— Кроме того, — продолжала няня, — недавно звонила госпожа Мейнворинг и предупредила, что она заедет за Сандрой в восемь. Именно поэтому я приказала сервировать завтрак здесь. — Няня помедлила. — Что-нибудь еще, госпожа Вейл?
Гизелла не ответила, и няня Притчард взяла купальную простыню. Сандра забавлялась в воде с резиновым утенком и даже не взглянула на мать, когда та уходила.
Гизелла вернулась в спальню, дрожащими пальцами расстегнула розовое спортивное платье.
— Будь ты проклята, Алекс! — прошептала она. — Почему бы тебе не заняться собственными детьми и не оставить мою дочь в покое? — Оба сына Александры Вейл-Мейнворинг — девяти и одиннадцати лет — находились сейчас в школе-интернате, но Гизелла прекрасно понимала, — если бы дети Алекс были дома, рядом с матерью на Пятой авеню, на ее собственной жизни это никак не отразилось бы, поскольку ни один из мальчиков не унаследовал того, что свекр Гизеллы называл «вейловской внешностью». Оба сына Алекс — флегматичные, светловолосые, с веснушками на мордашках — были похожи на своего отца, Невилла Мейнворинга, погибшего где-то во Франции в последние дни войны.
А вот Гизелле не повезло: ее дочь родилась с такими же черными волосами, черными глазами и кожей цвета слоновой кости, как у Чарльза и его старшей сестры — и как у самого Трумана Вейла. Пока Гизелла отсыпалась после восемнадцати часов родовых мучений, Чарльз окрестил новорожденную Сандрой — так он звал в детстве свою обожаемую Александру. Алекс отреагировала на это, словно имя было ярлычком на подарке.
Гизелла сбросила спортивное платье и заменила его на голубой шелковый туалет от Бергдорфа Гудмана. Платье это с декольте в виде сердечка и задрапированной сбоку юбкой было чересчур нарядным для дневного времени, но Чарльз его одобрит. Ведь он сам купил это платье.
Расположившись перед туалетным зеркалом, Гизелла вспомнила о своей последней попытке возразить мужу, предпринятой вскоре после рождения Сандры. Уже одетая для обеда у его родителей, она пропустила мимо ушей его резкое приказание пойти наверх и сменить милое серое шелковое платье на черное вечернее без бретелей, которое купил он.
Два часа спустя она появилась на обеде у Трумана Вейла в этом самом черном вечернем платье без бретелей, но со сломанными ребрами, туго стянутыми гипсовой повязкой, и с глазами, остекленевшими от обезболивающего лекарства, которым напичкал ее доктор. Гизелла провела рукой по правому боку, нащупала два небольших бугорка на месте, где срослись ребра. В тот же вечер она поняла, во что обходится любая стычка с Чарльзом. Если она ему не подчинялась, он немедленно пускал в ход кулаки.