— Смелей, Одиссей, — негромко говорит Варбург и подталкивает меня к открытой дверце “хорьха”. — Теперь уже недолго.
— Как знать, — отвечаю я.
Наручники мешают мне, и кисть левой руки, лишенной пальцев, распухает от боли. Я бросаю последний взгляд на площадь, на машины, горбящиеся под снегом возле ратуши, и протискиваюсь в дверь заднего отсека. Варбург садится рядом, поднимает стекло, отделяющее шофера от пассажиров. Нагибается к переговорной трубе.
— Можно ехать, Руди.
— В Галле? — спрашиваю я.
— Запомнили?
— Ваш Руди — плохой конспиратор.
— У него другие достоинства. Уверен, скоро вы оцените его и согласитесь со мной. Фогель и Гаук работали без энтузиазма. Для них вопрос не стоял, как для меня: все или ничего. Руди же мой фактотум; он будет защищать мое и свое благополучие, а это, согласитесь, отличный стимул.
Машина покачивается, выворачивает в переулок и, набрав скорость, рассекает ночь. Когда мы будем в Галле? Через час? Максимум, через час десять. А в Берлине? Мне необходимо попасть туда самое позднее 17-го днем. Уезжая, я оставил на столе фрейлейн Анны докладную записку фон Арвиду с просьбой об отпуске на двое суток. Если я не вернусь, управляющий обратится в КРИПО… Впрочем, какая разница? Мертвому Одиссею все будет безразлично, а жалеть о нем вроде бы некому, разве что Магде? “Руди, — лениво думаю я, вытягивая ноги. — Здесь он не прикончит меня. Для этого надо остановиться, выйти, открыть дверцу… В Галле? Нет, город для этого не подходит. Скорее всего, свернет с дороги, и тогда…”
— Не притворяйтесь, Одиссей, — говорит Варбург. — Вы же не спите. Вам хочется поговорить, и я не вижу причин, по которым надо бы молчать.
— Адрес? — догадываюсь я.
— Это было бы неплохо.
— Еще бы! Однако торговля хороша, когда товар против товара. Что вы предложите взамен?
— Просто смерть. Без крючьев в подвале. Согласитесь, это стоящая вещь!
— Вы сами или Руди? А сможете, Зевс?
Варбург ворочается на сиденье; я слышу его дыхание у себя на щеке; лицо бригаденфюрера смутно белеет в нескольких сантиметрах от моего.
— Сколько же в вас ненависти, Одиссей! Знаете, что умрете, и все-таки напоследок — да, да, напоследок! — жаждете, чтобы я унизил себя, вывернул перед вами душу и… А, плевать!.. Да, Рули, именно он! Я боюсь крови! Вы это хотели услышать? Вам бы не было покоя на том свете, не убедись вы, что я слаб!.. Извольте, вы узнали и… довольны?
— Конечно, — говорю я серьезно. — По нескольким причинам. Первая: я хотел выяснить, кто пристрелил Микки — Лизолетту Больц. Микки — это я так ее прозвал, про себя… Почему-то мне казалось, что вы и сами способны на убийство. Каюсь, не угадал. В вас меньше ницшеанства, чем положено СС-бригаденфюреру. Микки здорово ошибалась. Она видела вас всесильным и лишенным предрассудков.