– «Ты… меня… обнимал?»
– «Обнимал, обнимал! Да еще так ласково – я аж прослезился от умиления!» – хохотнул кентурион – «А уж запах твой ему как понравился, м-м-м-м…».
– «Ты… меня… еще и НЮХАЛ?!»
Теперь ржал уже весь строй, а об пунцовую морду Графита можно было зажигать спички. Не прекращая хохотать, кентурион вдруг бросил висящий на цепочке глаз прямо в грудь стоявшего перед ним гастата, метко попав тому прямо в центр нагрудника. С глухим стуком, амулет ударился о большой стеклянный знак, по-видимому, бывший эмблемой этого странного военного формирования – синий глаз с узким, вертикальным зрачком.
Раздался глухой щелчок, и на мгновение тьма окутала всю фигуру Графита, сделав его живым воплощением своего имени. Остальные пегасы отодвинулись и внимательно смотрели, как черные живые тени медленно сползают с осевшей на пол фигуры. Растворившись без следа, колдовство унесло с собой серую шерсть, кисточки с ушей и мышиные крылья – на полу, среди распавшихся доспехов, лежал нормальный, ни чем не отличающийся от других пегас. Его шкурка была черной как ночь, а взъерошенная, медного цвета грива топорщилась во все стороны лихим ирокезом. «Так вот как они получают свой внешний вид… А он и вправду Графит».
– «Теперь он твой ментор[18], Скраппи Раг. Учти, несмотря на то, что он всего лишь гастат – ему вручены все полномочия Ночного Стража… Даже если он находится «под прикрытием». Поэтому – друг друга не обижать, а задания, которые вы будете получать от нашей Госпожи или других стражей, – выполнять четко и безукоризненно». Поднявшись на ноги, Графит с горестным вздохом осмотрел себя, а затем вперил взгляд нормальных, но по-прежнему желтых глаз в своего командира. Посмеиваясь, стражи выходили из домика и неслышно взмывали в ночное небо. Задержавшись, кентурион Дарк Скрим обернулся и как-то странно посмотрел на нас. Стоя рядом друг с другом, на пороге домика, мы оба ждали каких-то инструкций или прощальных слов, но кентурион лишь взмахнул своими мышиными крыльями и присоединился к тройке подчиненных, быстро исчезнув в ночной темноте.
Проводив взглядом улетевшую четверку, я вновь повернулся к Графиту, грустно смотрящему в чернеющее зимнее небо, и угрожающе процедил – «Так что ты там говорил про мой запах?…»
Погода была просто великолепная. Солнце, легкий морозец, голоса множества гуляющих за окном пони и составленный на день план действий – все было против меня. Даже Графит, которому сами Богини велели бы отсыпаться после многокилометрового ночного марш-броска, был отвратительно бодр, разрушая в пух и прах мои робкие надежды поваляться в кровати, пусть даже и постеленной на полу.