Хань Лао-лю поднялся и, взглянув старику прямо в лицо, спросил:
— Вот в деревню приехали коммунисты. Как ты считаешь, плохо это или хорошо?
— Я вас не понимаю, господин. Хорошие они или плохие, откуда мне, простому крестьянину, знать такое…
Он ответил так потому, что слыхал от людей: бригада по проведению земельной реформы и Восьмая армия — это одно и то же. А Восьмую армию старик очень уважал. Когда в деревне Юаньмаотунь стоял третий батальон, пятеро бойцов жили у него на квартире. Они чистили его двор, кололи дрова и во всем помогали ему. Сказать, что они плохие, было бы просто нечестно. Но разве можно хвалить бригаду в присутствии помещика?
— Теперь, когда приехала бригада, ты, должно быть, возликовал! — ядовито заметил Хань Лао-лю.
— Господин, да ты смеешься надо мной. Они мне не родственники и не друзья…
Помещик испытующе впился в него глазами:
— Я тебе так скажу: бригада долго здесь не продержится. Правительственные войска вот-вот должны переправиться через реку. Ты не гляди, что у коммунистов разные там маузеры да винтовки. Придет время, они, будь у них хоть заячьи ноги, удрать не успеют. Старина Тянь, мы с тобой — добрые соседи, и я всегда рад тебе помочь. Но если ты хочешь работать на моей земле и дальше…
Он остановился и украдкой скосил глаза на Тяня.
Слова «бригада долго не продержится» ранили Тянь Вань-шуня в самое сердце.
Именно этого он больше всего опасался. На морщинистом лице старика звездочками заблестели капли пота.
— Если ты и в дальнейшем хочешь быть спокоен, — продолжал Хань Лао-лю, довольный действием своих слов, — не связывайся с ними. О чем бы они тебя ни спрашивали, ты на любой их вопрос трижды отвечай: «не знаю».
Теперь Хань Лао-лю пригласил старика сесть и даже сам подошел к нему.
— Брат мой, — мягко проговорил он. — Мы всегда жили дружно. Случались, конечно, и между нами недоразумения, но ведь «железная ложка нет-нет да и стукнется о край котелка».
Хань Лао-лю намекал на историю с дочерью Тянь Вань-шуня. Он хотел было утешить старика, но затем решил лучше вовсе не касаться этой темы. Однако старик Тянь сам вспомнил о дочери, и сердце его болезненно сжалось. Какой смертью умерла она, бедняжка!
На глаза его навернулись слезы, губы задрожали, и ему стоило большого усилия сдержать волнение.
Помещик нахмурился и строго сказал:
— Конечно, если ты чувствуешь, что способен на такие дела, можешь меня не слушать. Иди вместе с этой шайкой и отличайся! А дальше сам увидишь, — Хань Лао-лю сделал угрожающий жест, — придет время и… раз!
Это страшное «раз!» громом прокатилось над головой старика. Не успел он прийти в себя, как во дворе раздались чьи-то голоса: