— Кому это ты голову морочишь? — опять прервал ее Хоу, но уже не так сердито. — Кто не знает, что семья Фу — твоя родня по матери — кулаки, да и фамилия у вас кулацкая[27].
— Ну и что ж из того, что кулацкая? — уже совсем расхрабрившись, рассмеялась женщина. — Стану твоей женой, вот и фамилия будет бедняцкая.
— Хватит тебе болтать! — с сердцем крикнул Хоу, но, устыдившись грубости, как бы извиняясь, добавил:
— Сама погляди, время позднее…
— Я боюсь… — рассмеялась она.
— Чего ты боишься?
— Как чего? Волков.
— Да на дворе ясная лунная ночь. Что еще придумала?
Тогда из смеющихся глаз Ли Лань-ин вдруг полились слезы:
— Не гони меня. Что хочешь со мной делай. Если не разрешаешь спать на кане, я на полу прилягу…
Хоу долго молчал, сердце его все больше наполнялось жалостью. Как выгнать человека на улицу в такой холод? И в конце концов жалость взяла верх. Хоу взглянул на поношенный халат Ли Лань-ин, виноватую улыбку, проглядывающую сквозь слезы, вспомнил старую пословицу: «Хороший мужчина не спорит с женщиной, поднятая рука никогда не падает на улыбающееся лицо», вздохнул и примирительно проговорил:
— Ты все про свое… Что ж с тобой поделаешь?
Женщина обрадовалась:
— И ничего тут такого нет. Кан широкий. Ты спи на одном конце, я лягу на другой. Когда рассветет, я уйду и не стану тебе мешать.
Но она не ушла ни на рассвете, ни после заката. Вскоре это стало известно всей деревне, и для Хоу Длинные Ноги наступили трудные времена.
Некоторые активисты требовали не пускать Хоу больше в крестьянский союз, утверждая, что этот длинноногий в десять раз хуже Братишки Яна. Поэтому едва на собрании упомянули имя Хоу, все зашевелились и разом напали на него. Его засыпали вопросами и подняли такой шум, что члены президиума долго не могли водворить порядок.
Говорили все сразу, и совершенно невозможно было разобрать, кто чего требовал.
— Хоу Длинные Ноги, ты кто же теперь есть: бедняк или помещик?
Не успевал Хоу ответить на этот вопрос, как сзади кричали:
— Ты, должно быть, бедняк с сердцем помещика?
Хоу поворачивал голову и только открывал рот, чтобы ответить, как сыпались уже новые вопросы.
«Бедняк с сердцем помещика» совсем растерялся.
— Кто для тебя враг, а кто — свой? Неужели ты до сих пор этого не понимаешь? — спросил наконец подошедший Чжан Цзин-жуй. — Как мы можем позволить тебе бывать теперь на наших собраниях? Ты же можешь ей все рассказать, что мы здесь решаем! Только подумай: беря себе в дом жену из помещичьей семьи, разве ты не становишься нашим врагом?
— Ты же волчицу приютил у себя! — крикнул старик Чу. — Если у тебя теперь сын родится, то обязательно волчонком будет!