— Да ладно тебе, Анечка, — улыбнулся Валерка. — При чём здесь солдаты? Все мужики такие. Хлебом нас не корми — дай померяться чем-нибудь. У кого больше. Или крепче. Или дольше. Или…
— Ну, всё. Понёс, балабол, — сказал Малышев. — Тормози, а то больше не нальём.
— Какие все правильные — аж противно, — вздохнул Валерка. — Ладно, задам взрослый вопрос. Можно?
— Давай, — кивнул Велга.
— Леонид Макарович, по вашему сколько на Земле всего людей осталось на сегодняшний день? Я имею в виду вместе с Рабами и Охотниками.
— Трудно сказать, — покачал тот головой. — Даже очень приблизительно — трудно. Вот Илья Андреевич, наш начальник разведки, ему по долгу службы, так сказать, положено знать такие вещи. А, что скажешь, Андреич?
— А что тут можно сказать… — кашлянул начальник разведки. — Мы с вами сейчас находимся на территории Московской области. Вернее, на территории бывшей Московской области. Потому что ни областей, ни государств, ни, соответственно, границ давно не существует. Так вот. До Исхода, здесь проживало около восемнадцати миллионов человек. А то и все двадцать. Теперь же — хорошо, если двадцать тысяч наберётся. Это по самым оптимистичным подсчётам. Лично же я думаю, что тысяч пятнадцать, не больше. Из них десять тысяч — Рабы, тысяча — Охотники, а остальные три-четыре тысячи — мы, Люди. Вот и считайте.
— Ага, — сказал Валерка. — Получается, если очень грубо, что выжил один из тысячи. Или один из полутора тысяч. Значит, если было семь миллиардов, то осталось… э-э…. зараза, всегда с арифметикой у меня…
— Семь миллионов, — подсказал Хейниц. — Это, если один из тысячи. Если же один из полутора тысяч, то около пяти.
— А что, — сказал Валерка, — не так уж и мало.
— Это на всю планету, Валера, — тихо напомнила Аня.
— В России перед Исходом жило сто пятьдесят миллионов человек, — сказал, молчавший до этого отец Пётр. — Дай Бог, чтобы сейчас осталось сто тысяч. Сто тысяч на всю нашу необъятную Россию! Да и то я не уверен, что сто тысяч наберётся. Думаю, что гораздо меньше всё-таки. Но отчаиваться не следует. Господь не велит. Обременённый грехами нашими, послал он нам тяжкое испытание, дабы мы очистились от скверны и блуда и вспомнили о душе. Нет, это не конец света. Это, мнится мне, последнее предупреждение и последний урок. Отважные сердцем и крепкие верой выживут и дадут начало новому человечеству. Но мы должны не просто выжить. Мы должны измениться и воспитать детей наших в истинной любви к Господу и той земле, на которой живем и плодами которой кормимся.
— Эх, отец Пётр, — вздохнул Леонид Макарович и налил всем по второй. — Вашими бы устами… Все правильно вы говорите. Да только где взять учителей и воспитателей для будущего нового человечества, ежели все силы наши только на выживание и уходят? И как развиваться, если все дороги закрыты, и нам оставлена лишь узкая полоска, с которой не вправе мы сделать ни шага в сторону? Помните, как раньше, при товарище Сталине, да и потом тоже конвоиры предупреждали заключённых? — обратился он к Велге. — Шаг в сторону — побег. Прыжок на месте — провокация. И тут же стреляли. Так вот и мы живём. Словно те сталинские зэка. Даже хуже. У них надежда хоть была на освобождение, а у нас и её нет. Тот разум, что управляет машинами, совершенно безжалостен и чужд нашим чаяньям.