.
А еще в большинстве обществ, не переживающих, как мы, эпоху глобальных перемен, есть авторитеты (в хорошем смысле этого слова). Это некие люди тире «культурные ориентиры» (где-то это политические лидеры, например в Китае, где-то представители собственно культуры, как в Западной Европе, где-то религиозные деятели, например в Иране. У нас все это тоже было. Причем ух как было! Кто начальник, кто дурак – было известно всем и каждому. Даже сомнений не возникало. «Вы не согласны с центральной линией партии?!» А сейчас?..
И вот мы как те рыбы, выброшенные на берег: психологически сформировались в одной культуре, в одном обществе, в одной социальной среде, а жить приходится в другой – чужеродной. Нам кажется, что мы хорошо умеем приспосабливаться, но кто такие – «мы»? Формирование личности человека завершается к 16–18 годам. Дальше никаких принципиальных изменений в структуре нашего внутреннего устройства уже не происходит, сама эта структура приспосабливается. И если изменения среды серьезные, кардинальные, то и приспособление имеет лишь внешний характер. А вот внутренние противоречия остаются, внутреннее несоответствие этой внешней – социальной (психологической) – среде сохраняется в полной мере. К возрасту ранней взрослости рельсы в нас уже проложены, осталось только ездить. Никаких капитальных перестроек в нас уже не будет, только развитие, умеренная реконструкция и реставрация того, что есть в наличии.
...
Невеселый вывод психотерапевта. А ведь многим людям, и мне в том числе, кажется, что мы способны к кардинальному изменению себя в любом возрасте, именно на этом убеждении часто строятся мечты о лучшей жизни. Вот стану веселым и жизнерадостным – и люди ко мне потянутся. Вот увеличу работоспособность в два раза – и добьюсь больших успехов. Изменю в себе это качество, стану другим человеком – и сразу будет у меня другая жизнь, другая судьба. Оказывается, это тоже иллюзия?
Поэтому действительно: одна нога здесь, а другая – там. Так и живем. Одна нога на одной стороне (CCCР), вторая – на другой (РФ), а тело повисло над пропастью. И щель увеличивается, разверзается, я бы сказал, с каждым днем, с каждым часом. Была бы у нас вера в некие идеалы или в Бога, она дала бы нам возможность держаться, не ощущать этой ужасной внутренней паники, потерянности и растерянности. Но мы ведь и верить-то по-настоящему потеряли способность! И вовсе не потому потеряли, что мы какие-то плохие, недоразвитые или проклятые до скончания веков, а потому что нельзя ТАК уверовать дважды. Как-то, конечно, можно и во второй раз, после разочарования, уверовать, но истинно – как оно