— Не буду этого отрицать. Я тяжело переживала нашу взаимную холодность последние недели. До боли хочу тебя.
Его рука нашла ее самое интимное место, от этого прикосновения у нее перехватило дыхание.
— По крайней мере, — произнес он, слегка касаясь ее губ, — хоть в этом ты честна.
Эштон опустил ее на коврик, продолжая ласкать, пока слезы не брызнули из ее глаз, и овладел стремительно и неистово. Страсть получила свое удовлетворение, но смятение чувств не прошло, каждый остался верен своим убеждениям, что превратило их во врагов. И все же Бетани обожала его яростные прикосновения, делавшиеся еще более возбуждающими, — в пылу страсти она совсем забыла о хартии, которую было необходимо срочно унести.
— Эштон… — Чувства переполняли ее. — Эштон, пожалуйста… — Голос ее дрогнул, она не в силах была выразить то, что было в ее сердце. Он отстранился от нее, удовлетворенный физически, но негодующий душевно.
— Повторяешься. Что, пожалуйста? Может быть, хочешь сказать: «Пожалуйста, позволь отнести хартию моим друзьям-тори?»
Вскочив на ноги, он схватил фартук и выхватил документ из кармана — холодная реальность сразу же уничтожила блаженство их любви. Чувствуя себя уязвленной и напуганной, она схватила рубашку и быстро надела ее.
— Кому ты собиралась это отнести? — потребовал он ответа, потрясая перед ней хартией. — Прямо капитану Тэннеру? Так, так, значит, моя жена стала такой же хитрой и коварной, как и ее подруга мисс Примроуз.
Бетани вся похолодела: Эштон исчез в спальне и через несколько мгновений появился полностью одетым, с документом, торчащим из кармана жакета. Нахлобучив шляпу, он двинулся к двери, но был остановлен гневным окриком жены.
— Как ты смеешь! — Она преградила ему дорогу. — Ты еще осуждаешь меня, а что делал сам все эти месяцы?
— Отойди, — мрачно произнес Эштон. — Мне ясно, что нельзя хранить хартию в доме, где находишься ты.
— Ты такой же вор, как и я.
— Нет, есть существенная разница, любовь моя: ты украла у своего мужа, а все эти месяцы так убедительно говорила о необходимости взаимного доверия, что мне, вроде, нечего было опасаться. — Каждое его слово словно ножом пронзало ей сердце. — Но все это оказалось ложью, не так ли? Говоря о доверии, ты собиралась предать меня при первой же возможности.
— Не изображай из себя праведника, Эштон. Боже мой, каждый раз, когда ты выходил из этой двери и отвозил какое-то срочное сообщение или совершал какой-то акт саботажа, то предавал все, что мне дорого. Я — англичанка и верна своей стране так же, как ты своей — этим Независимым Штатам Америки, или как вы их там называете. И все это время от меня никто не услышал ни единого слова: молчала как рыба, когда тебе удалось предупредить фермеров острова Пруденс о предстоящем рейде Уоллеса, ничего не сказала о сожженном корабле «Сарторис», хотя догадывалась, что это сделал один из твоих друзей; даже словом не обмолвилась, точно зная, что твой друг Чэпин Пайпер спалил амбары Брентонов. И моему терпению пришел конец.