После смерти Екатерины в апреле 1727 года мальчик стал императором Петром II, а потом явился в Меншиковский дворец и послушно попросил у хозяина руки его дочери Маши. Молодых торжественно обручили. При этом светлейший не спускал глаз с двенадцатилетнего императора и даже решил построить ему дворец неподалеку от своего дворца – ныне это здание филфака университета. А пока дворец строился, мальчик был поселен в доме Меншикова – так надежнее. Это был истинно «карманный император», и Меншиков порой залезал в свой большой карман, доставал императора, рассматривал его, оставался им доволен и снова прятал.
И действительно, мальчик рос истинным паинькой. Приставленный к нему воспитателем вице-канцлер Остерман лез из кожи, чтобы угодить светлейшему, – следил за образованием императора согласно специально составленной для этого программе. Все шло хорошо, мальчика все хвалили – ну до чего разумен, ну до чего послушен! Однако никто не знал, что творится в душе его. А когда Меншиков тяжело заболел летом 1727 года, выяснились две неприятные вещи: во-первых, Петр II ненавидит назойливого покровителя, да и заодно его противную дочь, и, во-вторых, Остерман тайно потакает мальчику, раздувает в нем ненависть к Меншикову, намереваясь половить рыбку в замутненной им воде.
В итоге в сентябре 1727 года Меншиков был свергнут и отправлен в ссылку, но и Остерман ничего особенно не получил, его тотчас оттеснили ближайшие друзья Петра II, и первейшим из них стал князь Иван Долгорукий. Это был молодой человек, малоприятный, большой повеса и бездельник. День ото дня влияние Ивана на императора росло. Старше государя на семь лет, он представал перед мальчиком-царем опытным, знающим жизнь и женщин человеком. Иван приучил государя к охоте, ставшей главной страстью Петра II. Он рассказывал царственному другу, что настоящая охота только под Москвой и что туда и надо ехать. Сказано – сделано: в начале 1728 года двор перебрался в старую столицу и охотничьи забавы умножились. Всякая учеба императора была заброшена. Романтика охоты с ее трофеями, погонями, засадами, костром в лесу, румяными поселянками, выносившими юному охотнику стопку водки, – все это было так увлекательно…
Однако переезд двора в Москву многие расценили как возвращение к старине, отказ от петровских реформ. Одни, особенно из родовитых фамилий, этому радовались – Москва была для них, как писал историк Соловьев, местом «нагретым», привычным, не то что проклятый, продуваемый ветрами Петербург. Люди же петровского гнезда огорчались – им казалось, что дело Петра идет прахом, Петербург брошен и зарастает травой. Обеспокоены были в Европе и союзники России. Однако прорваться к императору и выразить свое беспокойство дипломаты не могли – царь все время был на охоте, прикрытый плотным кольцом Долгоруких – родственников фаворита князя Ивана. Но те, кому удавалось повидаться с Петром, не обольщались. От паиньки-мальчика времен правления Меншикова ничего не осталось. Все поражались быстрому взрослению императора, который в 14 лет выглядел взрослым молодым человеком, рано приобщенным князем Иваном к попойкам, шлюхам и прочим подобным сомнительным для юноши развлечениям. Ни о каком обучении не могло идти речи: нрав у государя был как у великого деда – крутой, взрывной, словом, воспитатели со своими книгами и картами помалкивали. Подобно юному Ивану Грозному, император со своим фаворитом бешено носился по Москве, сбивая зазевавшихся прохожих. В 1728 года умерла сестра Петра Наталья, которая еще как-то обуздывала братца, и с тех пор он уже ни в чем не знал удержу.