Я вынужден был поблагодарить его за столь лестное о себе мнение. Потом спросил:
— Вы здесь что–нибудь слышали о… Пророке из Назарета?
Маленькие глазки Иоиля вспыхнули. Зрачки у него всегда бегают, словно две маленькие мышки, из угла в угол. Он скривился, словно укусил кислый лимон и стал подхихикивать, сцепив пальцы и потирая ладони.
— Почтенный мудрый равви шутит. Пророк? Какой пророк? Из Назарета? Из Назарета бывают только пьяницы, преступники и сумасшедшие. Об Этом лжеце уже недавно шел разговор у нас в Синедрионе, о Нем говорили даже больше, чем заслуживает Такой… Нам известно о Нем все…
Иоиль сжал губы, в уголках которых обильно выступили белые комочки слюны. Но через минуту он уже снова потирал руки и посмеивался:
— Хорошо, что почтенный мудрый равви уже вернулся. Галилея — темное место! Там на каждом шагу верные вынуждены сталкиваться с гоями…
Виделся я и с Ионафаном сыном Ханана. Его прислал ко мне первосвященник. Речь шла о том, чтобы мы вдвоем представляли Синедрион на торжествах, которые собирается устроить Антипа в честь своего дня рождения. Мне это совсем не улыбается: я не терплю иродовых ублюдков! Каиафа тоже обратился ко мне с подобной просьбой, и чтобы меня уговорить, даже прислал мне корзину чудесных фруктов для Руфи. Так как Антипа знает, что никто из уважающих себя израильтян (насчет саддукеев я не уверен) не согласится войти в Тивериаду, которую он построил на кладбище, то тетрарх собирается провести торжества в Махероне. В устье Иордана гостей будут встречать две галеры. Празднование обещает быть необыкновенно пышным: во–первых, Антипе исполняется пятьдесят пять лет, а во–вторых он хочет похвастаться Иродиадой, которая его окончательно взяла в оборот. Однако ходят слухи, что главная причина этого празднества — предполагаемое присутствие прокуратора Пилата. Раньше Антипа был с ним не особенно в ладах, но сейчас он вздумал расположить Пилата в свою пользу: отчасти по наущению Иродиады (она вполне способна руководить подобной игрой), а возможно, и по приказу самого Вителлия. И он прав. Пилат уже несколько раз посылал на него жалобы кесарю…
Итак, я ответил Ионафану согласием. При случае я спросил его, не слыхал ли он об Учителе? Мой вопрос вызвал у него приступ веселья:
— Ты меня спрашиваешь, что я о Нем слышал? — говорил он со смехом, — это я должен у тебя спросить. О Нем ходят слухи, что Он — фарисей. Кто–то сказал Кайафе, что Он повторяет учение Гиллеля, другие говорят, что Он сочиняет притчи в духе Гамалиила. Сознайся, Никодим, это ваш человек? Да я шучу! Ваш – не ваш, какая разница! Никого не волновала бы Его болтовня, но простонародье чересчур бурно на нее реагирует. Не успели еще с одним разобраться… Я хочу быть с тобой откровенен, — голос Ионафана посерьезнел, — мы решили обратить на Него внимание Антипы. Пусть он Им займется. А то бывают ведь такие, которые готовы понаделать дел, только чтобы подразнить римлян. Но мы полагаем — и ты, надеюсь, с этим согласишься, ты человек рассудительный, — что чем больше мы будем сами заботиться о том, чтобы устранить из нашей жизни все, что может раздражать римлян, тем больше они будут доверять нам, и тем больше мы сможем от них получить. Ты разве не согласен со мной, Никодим? Вы, ученые, любите дополнять Закон своими толкованиями, и в этом, между нами говоря, нет ничего дурного, но только до тех пор, пока соблюдается единство веры и Храма. Но ты прекрасно понимаешь, что всякое учение, вера и мораль кончаются, когда первый попавшийся бродяга из пустыни начинает изображать из себя Иуду Маккавея! Не забудь, что Сепфорис расположен на той же горе, что и Назарет…