Наверняка, это было малоприятное путешествие для женщины, которая собиралась той же ночью родить. Не знаю, ехала ли Она на осле или по великой их бедности шла пешком, опираясь на руку своего спутника. «Неважно, шла Она или ехала, — размышлял я, — Она должна была владеть собой. Она умела владеть собой. Может быть, Мать великого Чудотворца и Сама обладала способностью творить чудеса? Правда, жители Назарета утверждают, что эта семья всегда вела жизнь самую что ни на есть обыденную…» Поначалу мне это казалось немыслимым, однако постепенно я понял. Ведь Пророк (мне трудно сказать о Нем «Мессия!») может выступить со своей миссией только будучи человеком зрелым, стало быть, он вынужден скрывать свое предназначение в детстве. Но ведь и тогда уже Он обладал силой, которой мог воспользоваться. Он, Который сегодня исцеляет, наверняка, в детстве не знал болезней. И Она, Его Мать, вряд ли испытала парализующий страх женщины, у которой начинаются первые схватки, и нет никакой надежды избежать их… Кто знает, возможно, Она не чувствовала на своих щеках хлещущих ударов ветра, и ног Ее не обжигало ледяное месиво, и Она не ощущала подступающих волнами болей? Страдание и бедность могли служить только внешней оболочкой, прикрывающей грядущую славу. Обгонявшим их людям вряд ли верилось в то, что эти путники, едва передвигающие ноги по размокшей дороге, сумеют засветло добраться до ближайшей деревни. Однако это не мешало им поспешать дальше, беспокоясь только о том, чтобы им самим хватило места на постоялом дворе. В самом ли деле Эта Женщина шла из последних сил? Нет, скорее всего нет! Должно быть, в Ней уже действовал источник Его силы. Она должна была знать, что не упадет на дороге, не ослабеет до времени, а сумеет добраться до того места, где суждено Ей родить. Впрочем, если Она и вправду была слаба, то ведь Она все равно осознавала, что Ей ничего не грозит! Разве может быть по–настоящему страшно, если знаешь, что все кончится хорошо?
Я достиг самой высокой точки дороги. Порывы ветра то и дело сбивали меня с ног. Тропинка начала постепенно спускаться: передо мной предстала обширная долина, теряющаяся вдали. Напротив нее, на выступающем из горной цепи плато, лежал Вифлеем. Городок притаился между скал, как осужденный между двумя стражниками. Как только дорога устремилась вниз, ветер стал стихать. Пошел снег, и воздух наполнился белыми хлопьями, летевшими медленно и тяжело, чтобы тут же растаять, едва соприкоснувшись с землей. До города я доплелся усталый, замерзший и голодный. Мной владела только одна мечта — быстрее оказаться у огня. У меня пропала всякая охота рыскать по чужим следам, и я почувствовал злость на самого себя. «Зачем я оторвался от работы, — ругал я себя мысленно, — от размышлений над Писанием, от сочинения агад? Вместо того, чтобы тратить время и силы на то, чтобы по такому холоду брести в город забытого прошлого, я бы лучше, сидя у огня, старался проникнуть в смысл сказанного Всевышним. Тем более, что для меня это задача первостепенной важности. Я почувствовал, что мой гнев обращается на Него, будто Он приказал мне идти в это ужасное промозглое утро в город, где Он появился на свет. „Если бы Он был Мессией, — стучало у меня в голове под низко надвинутым на лоб капюшоном, — Он облегчил бы путешествие всякому, кто вознамерился идти по Его следам. Что послужило бы дополнительным знаком того, что Он Мессия“».