Сбоку, ерзая от нетерпения, качался в седле треклятый гонец, дернул же черт напасть на него. А впереди, изредка оглядываясь на незадачливого разбойника и душегуба, ехал проклятущий охотник. На его лице уже не было ни бородки, ни усов, да и повязка, закрывающая глаз, куда-то испарилась. И когда их глаза сталкивались, Выверн поневоле отводил взгляд в сторону. Потому что, хоть и был чертов головорез, смывший вместе с дорожной пылью и искусно наложенный грим, ненамного старше гонца, но глаза его были другими. И дело было не в их разном цвете, нет, дело было совсем в другом.
Не оказалось в них ни корыстной жадности, присущей многим наемникам, ни лютой жестокости, которую людская молва приписывала любому из охотников за головами. Стояло в них лишь глубокое осознание всей горечи и несправедливости окружающего мира, смешанное со спокойствием и знанием неотвратимости судьбы, от которой не уйдешь. Да было еще что-то, казавшееся напоминанием об отдаленных потерях и боли, связанной с этим. Хотя все это могло оказаться глупостью, лезущей в голову из-за нещадно палящего солнца, которого трещавшей голове Выверна было слишком много. С чего это вдруг он сподобился читать что-то в глазах пусть и талантливого и умелого, но самого обычного головореза? Все возможно. Видно, сказывалось образование и тяга к редким философским трактатам, похищенным в редких слабеньких монастырях, взятых бандой Выверна когда-то в далекой прошлой жизни. Читал бы поменьше, так, глядишь, и мысли такие в голову не лезли бы. А то ишь чего усмотрел в зенках этого ублюдка, что-то такое… бред.
Еще тогда, когда они стояли напротив друг друга и в руках у Выверна был клинок, он понял, что проиграл этот бой. Он понял это даже не в тот миг, когда развалилась на две половины голова очумевшего от собственной ярости и кинувшегося в необдуманную атаку Борена. Дикому Ангусу доводилось видеть вещи и похуже. И не тогда, когда охотник, лишь чуть отступивший назад и не поменявший даже позицию, взглянул на него. Понять это Выверн смог, лишь увидев его разноцветные глаза, где не было ни вызова, ни чувства грубого, осознанного превосходства, а было лишь ледяное спокойствие и терпеливое ожидание. Ожидание любого его Выверна, действия и готовность отразить его любым способом. Тогда-то и пришла мысль, что это самый конечный из всех концов, которые могли быть на его недолгом веку. Либо пан, либо пропал, и длинный, дорогущий, сделанный на заказ клинок полетел в сторону…
Они ехали второй день: гнали, как сумасшедшие, летели стрелой, мчались очертя голову. Быстрее, быстрее, глотая вместо воздуха режущий, как нож, ветер. И только сейчас, видя перед собой выплывающие из-за поворота дороги сторожевые башни Злато-Крулевца, стольного града Нессара, позволили себе сбросить скорость. Выверну глаза закрывали слипшиеся волосы. Бывший главарь не видел панорамы, но это не было необходимым. Он прекрасно помнил открывшийся перед гонцом и охотником вид.