Люди расходились из правления колхоза молчаливые и, пожалуй, смущенные. Но, выйдя на улицу, заговорили.
— Это, милок, тебе не Никоныч. Без воды так сполоснет, что и утираться не надо! — забегая вперед Брежнева и заглядывая ему в лицо, говорил Камынин.
— Посмотрим. — По лицу Брежнева трудно было понять, какую оценку он дает поведению нового председателя.
— Тоже разобраться — другого уговорами и с места не сдвинешь, — не унимался Камынин. — А как пуганешь конкретно — будто оживет человек!
— Шаталова-то как урезал, а? — удивлялась бригадирша-доярка Анастасия Новоселова.
— Как вы хотите, бабочки, а мне Федор Васильевич по душе пришелся! — поблескивая своими задорными глазами, говорила звеньевая Дуся Самсонова, — Силен мужик! Как он тогда на общем собрании объяснил: «Я, говорит, ни свата, ни брата не пожалею. А то что это, говорит, за колхоз, когда один пашет, а трое руками машут?» Правильное поведение. Почему я могу спину гнуть, а Елизавета Кочеткова не может?.. Или Николку взять Шаталовского, Ивана Даниловича любезного сынка. Ведь уж больше году, как из армии вернулся, а кто его на поле видел, сытого кабана?
Женщины табунком шли по улице, подобрав подолы и обходя лужи и ручьи, в которых ломались на ослепительные осколки солнечные лучи.
— То-то ты и кисет ему вышила, Николке-то! — подкусила Самсонову одна из женщин. — Или это по комсомольской линии?
— Мало что… — не смутилась Дуся. — Потому и хочу, чтобы парень за дело взялся.
Торопчин и Бубенцов после совещания прошли сначала на кузницу, где стосковавшийся по железу Балахонов разбирал груду инвентаря, требующего ремонта. Кузнецу деятельно помогали три комсомольца, в том числе и Петр Аникеев.
— Ну, как дела, Балахоныч? — весело спросил Бубенцов. — Теперь управишься?
— Может быть, если по-дурному торопить не будешь, — ответил Балахонов. — Когда у меня над душой стоят, а не работник.
— Ну, ну… действуй. Я бы и сам тебе помог, да, пожалуй, времени не выберу. Люблю железо! От него вся сила в хозяйстве нашем.
Бубенцов вытащил из-под снега согнутую железную полосу, попытался ее разогнуть, но не осилил, бросил к дверям кузницы.
— А как же, Петя, физика? — спросил Торопчин Аникеева, отвинчивавшего от плуга сработавшийся лемех.
Аникеев с виноватой улыбкой пожал плечами:
— Туго идет. Неделю просидел, а дальше закона Архимеда не двинулся. Никак сосредоточиться не могу.
— Пропал твой Архимед, Петр Алексеевич! — пошутил другой комсомолец. — Отсеемся — опять пар поднимать надо. Потом косить. А там и уборочная подойдет. И лета не увидишь.
— Это так, — невесело согласился Аникеев.