— Ладно, прикажу, — отвечала девушка.
Но не уходила. Смотрела то на бригадира, то на стоящий в углу бюст Тимирязева.
— Чего ты? Иди, все пока.
— Уж больно студено, Андриан Кузьмич. Вчера хворост рубили — прямо поморозились все.
— Ничего, ничего, Аннушка. На работе человек никогда не простынет. А ты как думала, хлебушко-то кушать, не слезая с печи? — ласково говорил Брежнев.
Аннушка уходила. Но в сенях задерживалась, поворачивалась к двери: «Чтоб тебе, старому кочету, пусто было! И так народ отощал, а он дня передохнуть не даст. Нет, надо к Данилычу переходить, а то к Камынину».
И другие колхозники ворчали и тоже грозились уйти из бригады.
Но из семидесяти трех человек ушел только один, звеньевой Поплевин. Да и тот, как подошла весна, стал проситься обратно. Но Брежнев не принял.
— Нет, голубь. У меня работа, а у Александра кадриль. А ты, видать, до танцев охочий. Крутись уж там.
Одно не нравилось колхозникам в Брежневе: почему это он никогда не поделится своим опытом и знаниями с другими бригадирами и звеньевыми? Никогда не расскажет народу, что придумал, почему делает так, а не иначе, как будет проводить сев.
И Торопчин не раз говорил об этом с бригадиром.
Но Брежнев обычно отвечал:
— А вдруг оно плохо получится? Тогда кто виноват будет?.. Опять Андриан Кузьмич?.. А главное, Иван Григорьевич, никакого в моей работе секрета нет. У нас наука-то ведь не в шкапу заперта. Возьми сам книжку и поинтересуйся.
Но некоторые люди поступали иначе. Не приставали к Брежневу с расспросами. Знали они отлично характер старого бригадира, знали и то, что разговорами у него ничего не выудишь. А главное, то, что делалось в его бригаде, — делалось на глазах. Разве от народа что спрячешь? Ну и руководствовались примером.
Та же Коренкова: расставит зимой Брежнев щиты шахматным порядком — глядь, а на другой день и у Марьи Николаевны так стоят; выйдет, как начнется потайка, вторая бригада снежные валы по полю прокладывать, а через час и в первой то же самое делается; начнет Брежнев подкармливать озими навозной жижей или торфяной крошкой, смотрят — и Коренкова на поле выходит с бабами, и тоже подкормку везут.
А в результате хлеба в первой бригаде никак не хуже.
Не нравится такое Андриану Кузьмичу. Ведь все-таки каждому человеку лестно быть впереди всех, почетом да уважением пользоваться. Нет-нет, да и скажет Брежнев Коренковой ласково:
— Умная женщина ты, Марья Николаевна, а поступаешь, как попугай — несамостоятельная птица. У той своих-то слов нет, так чужими пользуется.
Но Коренкову разве смутишь!