– Я слушаю вас, Патрисия, и удивляюсь. Откуда вы так хорошо знаете русский?
– Русский? Но это мой родной язык. Я родилась в Москве. Здесь много таких, как я, – кивнула она в сторону фойе, все больше заполнявшегося ее соотечественниками. – Мы не совсем французы, но и русскими нас не назовешь. Поэтому любой привет с родины греет душу. Банда «Модо» уже не первый раз приезжает сюда. С ними весело.
– А со мной, наверно, скучно?
– Не скажите. Я как увидела тебя, так и обомлела. – Девушка неожиданно перешла на «ты». При этом в ее глазах что-то вспыхнуло, отчего Полежаеву стало не по себе.
– Обомлели? – растерянно повторил он.
– Ну да. Тебе никто не говорил, что ты как две капли воды похож на Марселя Пруста?
Он так совсем не считал. Более того, не находил ничего общего, но подобное сравнение не может не нравиться писателю.
– А вы тут часто бываете, Патрисия? – перевел Антон разговор на другую тему.
– Каждый понедельник. Я вообще-то не люблю, когда меня называют Патрисией, – предупредила она. – И потом, что мы все обо мне и обо мне? Хочешь, отгадаю твою профессию?
«Это нетрудно сделать, моя умница, если ты меня видела в телеящике!»
– Ты – частный детектив! Правильно?
– Как ты догадалась? – Он был ошарашен ее проницательностью.
– Тут нет ничего странного. Просто надо уметь логически рассуждать. Я подумала: зачем человек стоит в очереди за билетом, когда не знает, что там идет? Значит, ему надо просто попасть в кинотеатр. Для чего? Ясное дело – чтобы кого-то выследить.
– А может, человеку просто скучно и ему все равно, где и как убить время?
– Ты не похож на такого. В тебе бьется жилка активности, а те, о которых ты говоришь, обычно люди потерянные.
– Не слишком ли ты наблюдательна для своих лет?
Она ничего на это не ответила. Прозвенел третий звонок, и они направились в зал.
Патя не зря называла их бандой. Трое молодых людей и девушка напоминали бродячую труппу комедиантов, каковыми, возможно, и были. Под аккомпанемент гитары и аккордеона они намеревались совершить музыкальное путешествие от Мулен Руж до наших дней. Все это выглядело довольно провинциально и самодеятельно, но при этом в полупустом зале «Иллюзиона» возникла на удивление дружелюбная атмосфера какого-то семейного праздника.
Солист, похожий на Фернанделя в молодости, без конца одаривал публику своей лошадиной улыбкой. Солистка, немного угловатая девица, подвижная и гибкая, будто сошедшая с картинок Тулуз-Лотрека, мастерски стреляла глазами в самые дальние и темные закоулки зрительного зала. Особенным успехом пользовались их репризы-ссоры, смысл которых Антон не всегда улавливал, потому что артисты переходили на арго. Это было досадно, ведь все вокруг смеялись. Патя просто визжала от удовольствия, а писатель беспомощно улыбался, как улыбается глухой, не желая признаваться в своей глухоте. Аккордеонист, маленький человечек в кепке а-ля Гаврош, после каждого блока песен и реприз молча поднимался со стула, «усаживал» вместо себя аккордеон, доставал из футляра лист ватмана альбомного формата и пришпиливал его к занавесу. Лист был по-детски разрисован цветными карандашами и фломастерами и, видимо, символизировал определенную эпоху в истории французской песни, но уже со второго ряда невозможно было разобрать, какую именно. Однако бессмысленные действия Гавроша тоже вызывали у публики сочувствие и сопровождались аплодисментами.