Поскрипев зубами, Николай остался стоять у окна. Из соседней комнаты раздался какой-то стук — Ася то ли уронила что-то, то ли хлопнула дверью. «Разбудит ведь Ленку, овца истеричная! — в сердцах обругал он жену. — Столько времени ее укладывали — и опять придется все сначала начинать!» Но, к счастью, его опасения не оправдались. За стеной было тихо, ребенок вопреки ожиданиям Гумилева не проснулся и не заплакал. Да и сама Ася, судя по всему, перестала рыдать, оставшись без «зрителя». Хотя, насколько Николай успел узнать свою вторую супругу, она вполне могла продолжать тихо плакать и в одиночестве.
Постояв еще немного у окна и убедившись, что жена не собирается вернуться в кабинет и возобновить скандал, Гумилев уселся на диван и устало закрыл глаза. Первую «атаку» Аси он отбил. Если повезет, то теперь она смирится с тем, что ей не удалось настоять на своем, и согласится уехать. Хотя может выйти и так, что придется повторить этот неприятный разговор еще один или пару раз — признавать свое поражение «Анна Вторая» не любила. Она вполне способна испробовать метод длительной осады, чтобы настоять на своем: всю ночь или весь завтрашний день плакать, причитать и упрекать мужа в жестокости.
Винить в такой жизни Гумилев мог только себя. Мысль об этом впервые пришла к нему еще в самом начале их с Асей супружества, во время первого столкновения с ней, и как ни хотелось Николаю отмахнуться от нее, он хорошо понимал: это правда. А ведь он стремился создать семью с простой женщиной, которая не имела бы никаких творческих увлечений и прежде всего думала бы о нем и о детях. С женщиной, которая не спорила бы с ним по любому поводу, лишь бы доказать, что права она, а не он, не пыталась бы писать стихи лучше, чем он, не впадала бы в многодневную тоску из-за каждой творческой неудачи и каждой их размолвки. К которой можно было бы в любой момент подойти, не боясь, что она не в настроении или занята сочинением новых стихов… Что ж, все, о чем Николай мечтал, он действительно получил. Анна Энгельгард не умела писать ни стихов, ни прозы. Она сразу признала Гумилева главой семьи и согласилась с тем, что принимать решения, касающиеся их жизни, должен он сам. На нее в отличие от Ахматовой не заглядывались другие мужчины, а если кто-то и обращал на нее внимание, она смущалась и спешила уйти, ей даже в голову не приходило улыбнуться в ответ. Она никогда не критиковала его стихи и восхищалась каждой, даже не самой удачной строфой. Казалось, рядом с Николаем теперь действительно идеальная супруга, о которой можно только мечтать.