— Ну, я думаю, Николай лучше меня сможет рассказать, для чего мы здесь собрались! — отвлек Гумилева от мыслей о Блоке голос Городецкого.
Николай прокашлялся и глубоко вздохнул. Пожалуй, собрание получалось каким-то излишне торжественным. Из-за этого их с Городецким речи могли показаться остальным фальшивыми, и Николаю оставалось только надеяться, что друзья поймут все правильно и не пожалеют о том, что приняли приглашение. Что ж, сам он сделает все, от него зависящее, чтобы этого не случилось…
— Наверное, вы думаете, что я и Сергей излишне высокого мнения о себе и о своих стихах, раз взяли на себя смелость рассуждать о поэзии и создавать новую литературную школу, — заговорил он, стараясь, чтобы в его речи не было вообще никакой патетики. — Но на самом деле это совершенно не так. Мы не считаем себя выдающимися и какими-то особенными, мы оба, так же, как и все вы, — самые обычные люди, которые просто не могут не писать стихов. Таких людей сейчас много. Мне иногда кажется, что в наше время не пишет только ленивый…
— Да, но вот только как они пишут… — пробормотала Кузьмина-Караваева и тут же, спохватившись, виновато развела руками. — Извините, что перебиваю вас, Николай!
— Ничего, — ободряюще улыбнулся ей Гумилев. — Вы очень кстати это сказали, дорогая Елизавета! Пишем мы все, мягко скажем, по-разному. И далеко не все создают настоящие стихи, у большинства получаются просто рифмованные строки, и хорошо, если грамотно рифмованные. Впрочем, вы все и так это знаете, а ругать плохих поэтов можно бесконечно!
Собравшиеся что-то одобрительное забормотали. На этот раз все голоса звучали в унисон. И Блок, и все прочие были согласны с Николаем в том, что пишут современные авторы далеко не идеально и что это крайне распространенное явление.
— Ну вот, вы меня понимаете! — обрадованно воскликнул Гумилев. — Но я считаю, что это вовсе не так страшно, как думают уважаемые Александр Александрович, — учтиво кивнул он сидящему рядом Блоку, — и Валерий Яковлевич Брюсов, который, возможно, когда-нибудь тоже посетит наше общество. Это не страшно, потому что, если молодой поэт пишет плохие стихи, это не означает, что у него нет поэтического дара и он обязан перестать писать. Это значит только, что он пока еще не умеет писать хорошие стихи. Но его можно этому научить!
По комнате снова пронесся тихий одобрительный шепот, и только Блок снова фыркнул, давая понять, что с последними словами Николая он не согласится никогда. Но это мало беспокоило Гумилева. Он не ставил своей целью переубедить Блока — во всяком случае, понимал, что ему точно не удастся сделать это на первой же встрече их кружка. Главное сейчас другое — сделать так, чтобы все остальные поэты, которые достаточно охотно поддержали идею Николая, окончательно утвердились в его правоте. А с этим он должен был справиться. Елизавета, Михаил и два Владимира уже слышали от него все, что он думал о возможности научить поэта писать талантливые стихи, и ни у кого из них не нашлось возражений. Вот и теперь они слушали его со всевозрастающим интересом, время от времени согласно кивая.