— Что-нибудь о машине? — попытался угадать Рябинин.
— Нет, о её внешности.
Сожалеющая мысль о том, что автомобиль не найти, коли в городе их тысячи, шмыгнула в радостном ожидании — внешность преступницы важней автомобиля.
— Слушаю, — он поправил очки и глянул на пишущую машинку, словно та могла уйти, не дождавшись её показаний.
— Ага… У неё серые короткие волосы.
— Вы говорили, что она в берете…
— Да, в берете, а из-под него торчат короткие серые волосы. И такая стрижка, рубленая…
— Какая?
— Ага, будто она стриглась не в парикмахерской, а так, у знакомой.
Рябинин заложил чистый бланк, и его пальцы, несомые радостью, выстукали строчки не хуже заправской машинистки. На последний удар губы свидетельницы сразу же отозвались своим «ага»:
— Ага, лицо у неё грубое, какое-то землистое. Похожее на плакаты.
— На какие плакаты?
— На медицинские, когда рисуют какую-нибудь холеру в образе женщины.
— Подробнее, пожалуйста.
— Ага… Нос длинный и острый. Лоб узкий, скошенный. Глаза блестят, как у пьяной.
Рябинин печатал — с такими приметами уголовный розыск найдёт её за день.
— Ага, у неё на кисти руки наколка.
— Что изображено?
— Не рассмотрела, но вроде бы гроб или крест.
Неприятное чувство, предшествующее гастритной боли, затлело в желудке. Неужели рецидивистка? Уголовный розыск перекрывал железнодорожные и автобусные вокзалы. А если они вдвоём и у них своя машина… Неужели гастролёрша?
— Ага, и у неё золотая фикса.
Рябинин оторвался от букв, задетый недоброй догадкой. Круглое и миловидное лицо свидетельницы, гипсовое ночью, теперь горело каким-то истошным жаром. Она радостно смотрела на следователя, готовая ответить на любой его вопрос.
— А не заметили, был ли у неё в рукаве кастет?
Она думала миг, она даже «ага» потеряла.
— Что-то там блеснуло…
— Под кофтой пистолета не заметили?
— Да-да, одежда топорщилась.
— А хвостик? — тихо выдохнул он.
— Какой хвостик? — понизила голос и она.
— Маленький, как у ведьмы.
Она замешкалась от необычности вопроса, но её сознание работало. Рябинин видел, как она тужится, выискивая ответ. Он ждал, удивлённый.
— Вы… в переносном смысле?
— Нет, в прямом.
— Хвостика не заметила…
Здравый смысл остановил её. Но она не спохватилась, не рассмеялась и даже ответила уклончиво — не заметила; хвост, может быть, и торчал, но она не заметила.
— Иветта Семёновна, а вы всё это выдумали.
— Ага… Что я выдумала?
— Внешность преступницы.
— Зачем мне это нужно? — удивилась она.
— Не знаю. Ну, например, чтобы загладить свою моральную вину, вы захотели угодить следствию.
Она приоткрыла рот и отпрянула от стола, от машинки, от следователя.