— У вас есть доказательства?
Конечно же, она не могла ничего доказать.
В репортаж журналистов войдут страдания заждавшегося мужа («Его помятое лицо свидетельствует о бессонных ночах, наполненных тревогой») и радость Эллиотов («Родители прижались друг к другу, ожидая, когда же к ним вернется их дитя, которое они считали потерянным»), Массмедиа обсудят подробно все ошибки полиции («В этом расследовании хватало тупиков и ложных следов, а детективы упрямо продолжали собирать улики против невиновного человека»), В статье, возможно, разок и упомянут Жаклин Коллингс («После неуклюжей попытки выяснить отношения с родителями Эми Эллиот озлобленная миссис Коллингс покинула комнату, продолжая утверждать, что ее сын ни в чем не виноват»).
Она и в самом деле покинула нас, направившись в другую комнату, где ее показания записали, но вряд ли примут к рассмотрению. История победоносного возвращения Удивительной Эми нравится людям куда больше.
Когда моя жена вышла к нам, все пошло по второму кругу. Фото и слезы, объятия и смех. Шоу, рассчитанное на публику, на всех, кто желал видеть подробности.
— Эми, что вы чувствуете?
— Эми, что вы испытываете, вырвавшись из лап похитителя и вернувшись к мужу?
— Ник, что вы ощутили, когда вернулась ваша жена, а вместе с ней и свобода?
По большей части я молчал, пытался мысленно ответить на собственные вопросы, которые не отпускали меня уже несколько лет и служили зловещим рефреном нашей супружеской жизни: «О чем ты думаешь, Эми? Что ты чувствуешь? Кто мы? Что сделали друг для друга? Что нам еще предстоит сделать?»
Желание Эми вернуться домой, к брачному ложу, к своему мужу-изменнику воспринималось всеми как величественный поступок, жест прощения. Никто не возражал. Нас сопровождал целый эскорт репортеров, будто королевскую свадебную процессию. Мы проезжали по улицам Карфагена, озаряемым неоном заведений фастфуда, прямиком к нашему «макмэншну» у реки. Сколько грации в Эми, сколько отваги — ни дать ни взять принцесса из сказки! Ну, меня, само собой, воспринимали как отвратного мужа, которому предстоит каяться и прислуживать жене оставшуюся часть жизни. Пока ее не арестуют. Если, конечно, ее когда-нибудь арестуют.
Освобождение Эми взволновало всех. Даже не взволновало, а потрясло. Я видел полицейских, когда они выходили из комнаты, где беседовали с ней почти четыре часа. Два парня из ФБР с ничего не выражающими лицами и стрижкой «под ежик». Джилпин выглядел так, будто проглотил самый большой бифштекс в своей жизни, а Бони, единственная из всех, хмурилась и напряженно сжимала губы. Проходя мимо, она кинула на меня взгляд и приподняла бровь.