— А Томье?
— Исчез. Думают, что он путешествует по Востоку… Латурнель рассказывает, что встретил его на Синайской дороге где-то в Аравии и будто бы он намерен постричься в монахи. Но все это чепуха. Томье захотел рассеяться, позабыть свое горе, вот он и скитается до поры до времени в дальних краях. Но, пожалуй, не сегодня-завтра мы увидим его опять, блестящим более прежнего, и он снова займет место во главе парижского движения… Такой человек, как Томье, не создан для продолжительного уединения: ему нужен блеск, шум, великолепие наших праздников.
— Да. А тем временем под могильным камнем будет спать маленькая госпожа Леглиз, не виновная ни в чем, Кроме того, что она любила всей душой.
— Что делать, милейший, жизнь не остановишь ничем!
— Верно. И не следует мешкать, увлекаясь философскими рассуждениями. Минуты бегут, не станем останавливаться! Идемте, парижские кутилы!
В отделении весов зазвонил сигнальный колокол, возвещая о выходе лошадей. Над толпой вдали мелькнула жокейская куртка.
— До свидания, Буасси. Очень рад, что повидался с вами. В один из этих вечеров вы увидите меня с кутящей ватагой.
— Льщу себя этой надеждой!
— Постойте, любезнейший, оглянитесь вон туда, направо; видите, все наши дамы на дилижансе!
И действительно, взмостившись на верх высокого экипажа, молодые женщины красовались во весь рост в прозрачном воздухе, кокетливые, грациозные в своих свежих туалетах, возвышаясь над несметными толпами остальной публики в виде лучезарного апофеоза беспечности и наслаждения.
1898