— Ну, подайте друг другу руки и помиритесь.
Кавалеры беспрекословно повиновались, хотя продолжая еще ворчать сквозь зубы, но уже успокоившись.
— В добрый час! — подхватила барынька. — Вот что значит укрощать диких зверей! — Она перевернулась с веселым хохотом на одной ножке и воскликнула: — Ай, умираю с голоду! Не пора ли чего-нибудь поклевать?
Все трое мужчин пошли с ней завтракать в палатку. Роза с Превенкьером уезжали. Томье провожал их до экипажа. Озабоченный вид молодой девушки поразил его. Он сделал попытку узнать, что ее опечалило.
— Эта напряженная жизнь окружающих нас людей ошеломляет меня, и я чувствую себя разбитой, — уклончиво отвечала она.
— Не думайте, чтобы они также не утомлялись, — сказал Томье. — Только они не могут остановиться из боязни, что у них тогда не хватит необходимого подъема сил, чтобы продолжать. Эти люди бегут вперед по инерции.
— Ну, а вы-то как же сами подражаете им при таком здравом взгляде на вещи?
— Я ищу только случая остановиться, — отвечал со смехом Жан. — Летя на одном с ними поезде, я лишь выжидаю станции, и тогда, вот увидите, как ловко спрыгну на платформу!
Он пожал руку Превенкьеру, поклонился Розе и вернулся за ограду тенниса, не дожидаясь, когда отъедет коляска. Томье высказал то, что желал, и очень кстати удалился, не наблюдая действия своих слов. Отец и дочь, поднимаясь к лесной аллее, задумчиво молчали, Они вышли из экипажа во дворе своего отеля, в который Превенкьер всегда вступал не иначе как с чувством затаенного восхищения. Миновав великолепные сени, куда выходила громадная зал-галерея, он остановился и сказал Розе:
— Ты поднимешься к себе?
Этот вопрос, по-видимому, подал Розе новую мысль. Она посмотрела на отца и отвечала:
— Если ты позволишь, я пройду с тобою в твой кабинет. Мне нужно кое-что сказать тебе, а в экипаже это было неудобно из-за лакея и кучера…
— Значит, что-нибудь важное?
Превенкьер вошел в библиотеку, служившую ему кабинетом и курительной комнатой. Он был озабочен, предчувствуя, что дочь заговорит с ним о госпоже де Ретиф. Опустившись в большое кресло у письменного стола, отец ждал, что скажет Роза. Молодая девушка также, по-видимому, искала этого разговора, как и Превенкьер. Она рассеянно подошла к окну, вернулась к камину, потом взяла легкий стул и поставила его возле отцовского кресла. Наконец мадемуазель Превенкьер села и начала дрожащим голосом:
— Я желаю потолковать с тобой о де Томье…
При этих словах всякое замешательство оставило банкира. Он выпрямился, улыбнулся, взял руку дочери в свои и спросил с глубокой нежностью: