Сыка поднял голову и, обратившись к Грубому и его се стре, сказал:
— Слышали? Вот как называли в прежние времена короли наших дедов — «возлюбленные верноподданные», а теперь всякий писарь обзывает нас холопами да хамами и думает, что сам черт ему не брат. А тут вот что сказано! — Сын указал на грамоту. — Да если бы у нас остались только эти два пергамента, то и тогда нам нечего было бы бояться. Их одних было бы достаточно для суда. Все наши права тут.
— Именно так говорил и покойный отец наш, — сказала старуха. — Помнишь. Криштоф, когда этот ларец у нас был…
— Как не помнить! — подтвердил Грубый. — Однако уже пора прятать грамоты…
— Так давайте же их скорей! — воскликнула старуха. Мужчины уложили пергаментные свитки в ларец. Когда Сыка запер ларец и убрал его со стола, драженовский староста тяжело вздохнул. Сестра его огляделась с испугом, особенно внимательно посмотрев на окна, и направилась к низенькой боковой двери. У порога ее остановил брат.
— Не позвать ли нам Яна?
Он имел в виду своего племянника, молодого Козину. Сыка поднял глаза на старуху, с беспокойством ожидая ее ответа. Она помолчала и, подумав, сказала:
— Нет, не надо. И так ладно будет. Успокоенный Сыка кивнул лохматой головой.
Старуха направилась в соседнюю комнату, за ней оба ее сообщника.
В опустевшей горнице стало тихо. Только в окнах, когда налетал порыв ветра, слегка дребезжали стекла. Ярче вспыхивала тогда сосновая лучина, раскаленный конец которой постепенно скручивался и чернел.
Как раз в этот момент, вынырнув из темноты, в окне показалось чье-то лицо. Это заглянул в комнату своей матери молодой хозяин. В комнате не было ни гостей, ни кованого ларца. Только из соседней комнаты доносились глухие удары.
Но вот шум прекратился. И когда в горницу опять вошел старый Грубый, наклоняя в низких дверях голову, а за ним Сыка и старая Козиниха, лицо в окне быстро исчезло.
Драженовский староста стал собираться домой. Сыка уже в дверях еще раз обернулся к старухе и сказал:
— Так помни, хозяйка, что обещала…
— Я поклялась перед господом богом, люди добрые, — торжественно, с оттенком упрека, ответила Козиниха.
Оба старосты вышли во двор усадьбы. Было темно и тихо. Журавль у старого колодца под липой скрипел и громыхал. Старосты выбрались из усадьбы тайком, как и пришли, но посещение их не осталось незамеченным, хотя они и не подозревали об этом. Когда они вышли за ворота, ветер донес веселые звуки музыки.
— Слышишь, веселятся, — сказал Сыка, надвигая на уши широкополую шляпу. — Это, наверно, на посиделках.
Подойдя к освещенному окну соседнего дома, он заглянул внутрь. Там, в просторной горнице, было весело и шумно.