Приметы, по которым Козина в одну из ночей гадал о жизни и смерти, не солгали. Томительная неизвестность кончилась. Суд решил так, как ожидал сам Козина, хотя надежда и отчаяние все еще боролись в нем. Это решение потрясло его душу. Но ненадолго. Вскоре им овладело какое-то необъяснимое спокойствие. Он даже почувствовал облегчение: по крайней мере нет той неизвестности, которая не переставала терзать его ни днем, ни ночью.
Когда однажды тюремщик пришел к нему и сказал, что его повезут в Пльзень, Козина обрадовался. Он догадывался, зачем повезут его в краевой город: его казнь должна послужить для ходов предостережением, особенно для его земляков, на которых казнь Козины в Пльзне подействует сильнее, чем в Праге. Ну, что же! Пусть ходы собственными глазами увидят, как поступает Ломикар. Пусть каждый знает, что Козина из Уезда не вор и не убийца. Все знают, за что его осудили на позорную смерть. Ни его самого, ни его род виселица не опозорит, и ходы не забудут Козину. И он обрадовался тому, что увидит жену, детей, мать.
Из Праги в Пльзень его везли несколько дней. Это был печальный, мучительный путь в кандалах, на простой телеге, в пасмурные, дождливые и ветреные дни начала ноября.
Козина уже около недели сидел в пльзеньской тюрьме. И вот нежданно-негаданно исполнилось его самое горячее желание. Однажды, в необычный час, днем загремели засовы, открылась дверь, и на пороге камеры показались — матерь божия! — Ганка с Ганалкой и мать с Павликом…
Под низкими сводами темницы прозвучали возгласы, в которых радость смешивалась с горем, слова с рыданиями. Торопливые отрывистые фразы не вмещали чувств, рвавшихся наружу. Мать и жена припали к груди статного хода и плакали. Он обнимал их, прижимая к груди, и потом наклонился к детям. Они не узнавали его; с удивлением и страхом смотрели они на исхудалого бледного человека в изношенном жупане; цепи, гремевшие на его ногах, пугали их. Мать по очереди брала детей на руки, поднимала к лицу незнакомого человека и дрожащим от слез голосом говорила, что это отец, их отец… А он обнимал их, ласкал и целовал…
Кто-то выступил из тьмы. Женщины о нем забыли, узник в первом порыве радости его не заметил. Это был Искра Ржегуржек. Он подошел и вне себя от волнения подал узнику руку, а у того, когда он увидал своего старого верного товарища, брызнули из глаз слезы.
Усевшись на свое убогое ложе, Козина посадил обоих детей к себе на колени. Они уже стали привыкать к нему, не так боялись, а Павлик как будто начал узнавать отца. Козина ласкал их, слушал их лепет, потом обращался с расспросами к жене и матери. Ганка на мгновенье отвлеклась от тяжких дум. Ян сидел спокойно, шутил с детьми, как всегда, кандалы не напоминали о себе. Молодая женщина, казалось, забыла, что это тюрьма… Но сейчас же вспомнила обо всем. Притихшая на минуту боль снова впилась ей в сердце. Ганка залилась слезами, в ответ раздались глухие рыдания старухи.