Закир-ага завёл юношу в тесную каютку. На полу лежал скатанный матрац, в углу — металлический чайник-тунче и несколько пиал.
— Вот здесь будешь жить, Арзы-джан, — сказал Закир-ага. — А тут не так уж плохо, жить можно, если Аму наш каюк не разобьёт, — Закир-ага засмеялся, заметив, что при последних словах юноша испуганно огляделся. — Но ты не бойся, сынок. Хозяин кази или бай скорее твою жизнь разобьют, чем нас наша кормилица Аму. Ложись-ка теперь, отдыхай, сынок… Да скажи мне, что с тобой случилось под глазами у тебя синяки, лицо жёлтое, да и не ешь, не пьёшь ничего?
— Ничего не случилось, Закир-ага, — тяжело вздохнув, сказал Арзы. — Просто надоело коз пасти, вот и решил по-иному жить…
Ночью «Обручев» подошёл к пристани Керки, и боцман поднял амбалов. Полусонные, в темноте, вместе с матросами они тянули чальный канат. Пароход медленно шёл к берегу, наконец ткнулся носом в песок и словно застыл. Грузчики вернулись в каюту.
Среди ночи Закир-ага проснулся оттого, что услышал чей-то голос. Сначала он не мог понять слов, а затем догадался, что это его юный друг разговаривает во сне:
— Янгыл, не надо… Янгыл, уйди от них… Янгыл, Янгыл, Янгыл… — в исступлении произносил Арзы.
Закир-ага, видя, как тяжело Арзы даётся сон, толкнул юношу. Тот вскрикнул, перевернулся на другой бок, затих, но через некоторое время вновь стал звать Янгыл.
Утром, когда пили чай, Закир-ага спросил:
— Я слышал, Ишали-ага продал дочку?
— Откуда вы узнали, Закир-ага? — вздрогнув, спросил Арзы. — Вас же не было в Базар-Тёпе.
— Знаю, сынок, знаю… Болеешь ты из-за неё, тоже знаю. Бредишь ночью, имя её не сходит с твоих губ.
— Эх, Закир-ага, не видать мне теперь Янгыл. А жить без неё я не могу. Как ложусь спать, думаю — пусть аллах возьмёт мою душу, всё равно мне…
— Но, но, парень! — повысил голос Закир-ага. — Ты брось, такие слова говорить. — И, помолчав, добавил с завистью: — У русских совсем по-другому. Калыма за невесту не берут, наоборот, приданое с родителей невесты требуют. Да и не так строго насчёт обычаев. Русские девушки и за татар, и за туркмен могут замуж выйти. За это государство их не судит. А уж о любимом человеке и говорить нечего. Если русская полюбила, то тут хоть земля провались, а всё равно своего добьётся, чтобы её за любимого выдали замуж…
Сверху, с палубы, донёсся свисток боцмана, и грузчики поднялись наверх.
Над Керками алел рассвет. Глинобитные стены домов, башни крепости и тюрьмы, запылённые деревья — всё утопало в утреннем зареве. На берегу толпились десятка два-три горожан с вёдрами, чашами, бидонами. Боцман скомандовал, чтобы грузчики выкатили бочку с керосином.