— Нет, но Эрденштейн просто взбесился, когда проект не был принят.
— Чей же проект победил? — спросил Саммерс.
— Джейка Макгрегори.
— Понятно. А вы вели стенограмму совещания?
— Нет, у нас на совещаниях не ведется подробная запись, я записываю только поручения мистера Галлахера и сроки их выполнения.
— Ну вот, Джулия, все позади, у меня нет больше вопросов, — сказал Саммерс, улыбаясь и разводя руки в стороны. — Надеюсь, вы убедились, что в криминальной полиции работают не такие уж страшные люди.
— Извините, сэр, просто меня ни разу не допрашивали, — смущенно призналась Джулия.
— Что вы, Джулия, это не допрос, мы просто побеседовали, — рассмеялся Саммерс.
— Спасибо, сэр. Я могу идти?
— Да, конечно.
— Все участники вчерашнего совещания уже оповещены, и скоро будут здесь.
— Очень хорошо, — улыбнулся полицейский.
— Да, шеф, — простонал Хаппел, проводив Джулию восторженным взглядом, — хороша штучка.
— А вот тут, Хаппел, я с тобой абсолютно согласен, на все сто… Да, это вам не фунт лапшички.
— Шеф, теперь я, кажется, понял, что такое икебана.
Они оба рассмеялись.
Саммерс взял со стола фотографию Эрденштейна. Чем больше он смотрел на фотографию, тем больше в душе соглашался с Джулией. Было что-то в лице Эрденштейна таинственное и зловещее. Очень оригинальное лицо, такое запоминалась с первого взгляда на всю жизнь. Несмотря на явную асимметрию и худощавость, его лицо нельзя было признать неприятным и тем более отталкивающим. Левая щека более впалая, чем правая, нос слегка повернут вправо, выраженная складка между бровей была сдвинута влево. Но, главное, глаза. Густые и массивные брови тяжело нависали над верхней частью усталых глаз. Создавалось впечатление, что взгляд был направлен не в глаза смотрящего, а глубже, прямо в мозг. Неожиданно Саммерс пришел к выводу, что ему трудно оторваться от фотографии, особенно от глаз Эрденштейна.
«Скорей всего, именно таким и должен быть гипнотизер. Во всяком случае, именно такими я себе их и представляю. Наверно, Эрденштейн мог легко повелевать другими людьми» — думал Саммерс, рассматривая фотографию.
Он оторвался от фотографии только когда в зал вошел уже немолодой человек.
— Доброе утро, мое имя Уинстон Джексон. Я руководитель финансового отдела компании.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Саммерс, — нам необходимо задать вам несколько вопросов о вчерашнем совещании.
Уинстон Джексон представлял собой полного, вечно красного и потеющего человека, в очках, с хрипловатым голосом и платочком в руках, которым он постоянно вытирался. Джексон давно страдал сердечной недостаточностью. Скорее всего, она была связана с наследственными факторами, хотя немаловажную роль в развитии болезни сыграл его беспокойный характер. Его беспокоили любые, даже незначительные события. Причем, самым сложным для Уинстона было не само событие, а его ожидание. Уже за несколько дней до какого-либо совещания, на котором ему предстояло выступать, или ответственной командировки, Джексона начинало лихорадить. А сколько было волнений и сомнений при ухаживании за своей его будущей женой? Посещения психоаналитика не привели к улучшению. Человеку справиться со своей натурой, пожалуй, сложнее всего. Вот и сейчас Джексон испытывал нервное напряжение и беспокойно ощупывал карманы пиджака, наполненные различными пилюлями и таблетками.