Марта прервала чтение и взяла сигарету. А я свою раздавил в пепельнице, она была невыносимо горькая. Итак, Ланцманн был убежден, что Грегор лжет, что он меня придумал. Я был весь напряжен, как скрипичная струна. Марта бросила на меня взгляд:
— Продолжай.
Она вздохнула и снова принялась читать. Дождь полил еще сильней, по стеклам струились потоки воды. Сквозь окна ничего не было видно. Остались только эта темная комната и голос Марты, вызывающий к жизни призраков.
3 января 1985. Если в первые свои визиты Грегор изъяснялся на немецком, то сейчас мы говорим только по-французски; этим языком Грегор владеет в совершенстве, равно как и русским, и английским, поскольку прошел специальное обучение в своем элитном подразделении. Отказ от родного языка кажется мне знаменательным симптомом.
Выдержки из записи сеанса:
Я: О чем вы думаете, Грегор?
Г. К.: Я напал на его след.
Я: На чей след?
Г. К.: Моего брата. Он живет тут неподалеку. Мне надо найти его. Надо с ним объясниться. Чтобы он понял. Чтобы знал, что я не держу на него зла.
Я: А за что вы можете держать на него зло?
Г. К.: За то, что моя мать хотела меня убить. А его любила. Всегда любила. Она говорила, что я похож на моего отца. Потому-то она и сделала это.
Я: Что сделала?
Г. К. (в крайнем возбуждении задирает свитер, чтобы показать живот): Вот это! (Тычет пальцем в многочисленные шрамы, следы порезов.) Она сказала, раз я сын Мясника, я должен научиться…
Я: Чему научиться?
Г. К.: Научиться резать мясо! А его она любила!
Я: Вы говорите о своем брате?
Г. К.: Да, о Жорже.
Я: О Георге фон Клаузене?
Г. К.: Нет, Жорже Лионе. Один из скотов-американцев, с которыми мать спала за плитку шоколада, полюбил Жоржа и позволил дать ему свою фамилию, а меня они выбросили в помойный бак. Как будто я вообще не существовал. Даже в приюте никто не верил, что у меня есть брат. Даже мой мерзавец папаша не поверил.
Я: А почему они не хотели вам верить?
Г. К.: Когда меня нашли, у меня на шее была привязана только лента с фамилией отца. Моя мать даже не зарегистрировала наше рождение. Думаю, она просто боялась бумаг, всего, что было с ними связано. И ни в какую не хотела заниматься ими. Да вообще в то время все плевали на это, тогда был хаос. Полицейские даже не смогли ее найти! Хотя я сказал им, что ее зовут Ульрика Штрох, я знал ее фамилию, потому что она упорно повторяла ее всем своим клиентам, которые приходили к нам, хотя Жорж всегда затыкал уши: ему было стыдно, он не хотел, чтобы они знали ее фамилию.
Я: А вам не было стыдно?
Г. К.: Мне было наплевать. Мне было наплевать, чем она занимается. Я ненавидел ее. Хотел, чтобы она подохла!