-- Мы тогда говорили о вашей дочери. Ире Калетиной.
-- Да.
Веки прогнули, и она остановила на нем встревоженный взгляд. "Помнит,-- отметил Алексей.-- Во всяком случае то, что касается дочери".
-- Вы говорили, она бывает у вас? Это так?
-- Приходит.
-- Вам не кажется это странным, учитывая, что Иры вот уже год нет в живых?
Калетина вновь потупилась. В быстро густеющих сумерках ему показалось, что плечи ее вздрагивают. Алексей подошел к портрету на стене, чтобы как-то разрушить дурацкую мизансцену и собственную не менее дурацкую роль строго вопрошающего учителя.
-- Она привязана ко мне и не может уйти совсем,-- тихо прошелестело в темноте.
-- Вы тоже любили ее?
-- Да.
-- В прошлый раз, когда я провожал Иру, я просил разрешения навестить ее еще раз. Она согласилась, как будто. Могу я поговорить с ней?
Он затаил дыхание, чувствуя, что в своем любопытстве зашел слишком далеко. Ответ как всегда последовал не сразу.
-- Не знаю.
-- Мне бы очень хотелось. Если возможно,-- с настойчивостью добавил он, не слыша в ответе категорического отказа.
-- Это зависит от Ириши.
-- Когда? Сегодня, завтра?.. Где она?
-- Здесь.
Калетина неловко повернулась и вншла из комнаты. Алексей постоял в растерянности и опустился на софу. Прошло минут десять-пятнадцать, хозяйка не возвращалась. Он подумал вдруг, что ответ Калетиной мог означать что угодно. Например, память о покойной, которая, как боль, постоянно здесь, в сердце матери. Или что-то в этом роде.
Он заметил белеющий в сумерках возле двери выключатель и пощелкал кнопкой. Свет почему-то не горел. Алексей потуже прокрутил лампу в люстре и снова пощелкал. Безуспешно. Ждать больше не имело смысла. Впотьмах, ударяясь плечами о многочисленные косяки, он кое-как выбрался наружу. И вдруг столкнулся с хозяйкой в калитке. Похоже, она откуда-то возвращалась, одетая в темное, в темном платке, прошла мимо, даже не взглянув. И скрылась в доме.
-- Черт знает что...-- Он пожал плечами и вышел на дорогу, чувствуя себя идиотом.
На столбе бросились в глаза обрывки провода на изоляторах, около полуметра длиной. Остальное было смотано и висело на заборе Калетинского палисада.
-- Ну? Теперь видал? А я че говорил? -- Прежний небритый мужичонка стоял в нескольких шагах от него и делал руками какие-то знаки. Алексей сообразил наконец, что его зовут.
-- Айда в дом, поговорим. А то на виду у этой...
В прихожей, склонясь над оцинкованным тазом, поставленном на табурет, мыла голову дебелая баба. Халат на ней был спущен с плеч до пояса, и белые, непомерно большие груди тяжко колыхались в такт движениям рук. Мужичонка фыркнул и с порога обложил бабу матюгами.