Он посмотрел на нее так, будто и на самом деле был совершенно обескуражен.
— О чем ты говоришь?
— Я все знаю! Я видела… видела, что ты сделал прошлой ночью! Я знаю, что это ты! Знаю, знаю, знаю… — Она повторяла «знаю» как заклинание, как клятву в том, что она не даст снова обмануть себя, как бы хорошо и правдоподобно он ни сыграл свою роль.
— Почему ты не хочешь признаться, Томми? Ведь ты же болен, понимаешь? Это страшная болезнь!
Он отбросил одеяло и сел на кровати.
— Праведный Боже! Сестричка! Да что случилось? Ты говоришь, что я болен, а мне кажется, что это у тебя горячка! Какую чушь ты несешь!
Он заботливо склонился над ней. Взгляды их встретились.
— Скажи, Томми, только смотри мне в глаза, скажи еще раз, что ты не убивал Энни… Марго… и остальных девушек. Скажи что ты не «лесной убийца», ну! Только смотри мне в глаза!
Наступила тишина. Они долго сидели лицом к лицу, но Томми так ничего и не ответил. Он не отрицал, не обвинял ее в предательстве — ни слова.
Его губы дрогнули и расплылись в улыбке, прекрасной и обворожительной.
— Конечно! Конечно, я все расскажу тебе. — Голос его мягче воска. — Если тебя это так волнует. Я никогда никого не убивал. Никогда! Зачем мне?
Неужели сестра для него ничего не значит? А если значит, то она должна заставить его признаться!
— Томми, я любила Марго, ты ведь знаешь. Я ее очень любила! — Кэрол запнулась. Она вдруг вспомнила виденные когда-то фотографии трупов, найденных через многие месяцы в глухих и пустынных уголках. Страшные тела, истерзанные падальщиками…
— О Боже! Томми, умоляю: скажи, где Марго, где ее тело?!
— Эй, сестричка, — нашелся Томми, — ты что-то не то говоришь. Я ничего не знаю.
— Пожалуйста, Томми! Позволь… позволь хоть похоронить ее по-человечески.
— Я ничем не могу помочь тебе, Кэрри. — В его голосе явно слышались нотки искреннего сожаления. — Но почему ты спрашиваешь? Ты сама знаешь, где она…
— Я?
— Где-то в лесу. Разве не там убийца их всегда оставляет? В какой-нибудь чаще…
Кэрол поняла, что продолжать разговор бесполезно. Но она все еще не хотела верить, что глухая стена отчуждения и непонимания, выросшая между ними, не треснет и не разлетится на мелкие кусочки от какого-нибудь ее вопроса, факта, который он не сможет объяснить.
— Томми, ты стирал сегодня! Ты пользовался отбеливателем! Запах по всему дому стоит! Почему? Зачем тебе понадобилось стирать сегодня?
Он лишь пожал плечами, будто и вовсе не заметил резкого перехода от обвинений в убийстве к такой мелочи, как стирка носков.
— Я же написал в записке, что по дороге из Вермонта у меня сломалась машина. Грязь, пыль, масляные пятна! Пришлось повозиться!