— Что-то со мной творится такое… Я никак не могу понять. Я люблю тебя, но мне очень страшно за нас… — на минуту она замолчала, словно, не решаясь сказать что-то важное. Наконец, произнесла совсем тихо, опустив глаза: — Может быть, нам с тобой подумать о ребенке?
— Почему бы и нет? Я был бы только рад этому!
— Правда? — обрадовалась она, посмотрев на меня сияющими глазами. — Нет, правда, Максим? Представляешь, он был бы похож на тебя! У него были бы твои глаза… твои брови… твой лоб… твои волосы… твои губы… — Ее пальцы медленно и нежно бродили по моему лицу. — Он был бы весь-весь похож на тебя! И я любила бы его, как тебя!
Я ласково привлек ее к себе, коснулся губами ее горячих губ. Дурман, исходивший от ее волос, пьянил голову, и я задохнулся им, и этим протяжным поцелуем. Я даже не заметил, как она оказалась на мне, и мои руки заскользили по ее спине, по гладкой шелковистой коже, спустились ниже, на бедра. Пальцы мои уже нежно ласкали ее упругие ягодицы. Ее прерывистое дыхание тонуло в моем дыхании, наши губы ненасытно искали друг друга. Ее горячее, влекущее тело было столь же опьянительно, как и запах ее волос, ее кожи. Она неистовствовала на мне, и мне казалось, что сердце в моей груди вот-вот разорвется от сладостной истомы. Кровь стучала в висках — гулко и тяжело, как удары колокола. Все было, как в ночь нашей первой близости, перед моим бездумным и никому не нужным отлетом с Земли, когда нас ждала разлука, и она показала мне все свое искусство, почерпнутое в храмах Кхаджурахо[5], — все, на что была способна ее душа и тело в отчаянном порыве удержать меня на Земле.
И сейчас я опять был за гранью блаженства, а она и не думала униматься. Только шире раздвинула бедра, упершись руками мне в грудь. Я обхватил ее за ягодицы, помогая ей, и в этот миг почувствовал, как горячо бьется и пульсирует ее влажная плоть, как сжимает и играет моей возбужденной плотью. Грудь мою снова захлестнула душная волна, от которой я едва не задохнулся. С ее губ летели тихие прерывистые стоны и путаные слова нежности. Лунный свет плыл у меня перед глазами, растворялся в ее волосах, упавших мне на лицо. Я чувствовал каждый мускул, напрягшийся в ее теле титаническими усилиями достичь сладостной вершины, и отдавался ей без остатка.
Неистовая буря захлестнула нас, кружа голову и отнимая разум. И как победоносный финал этой божественной симфонии прозвучал ее крик, полный истомы безграничного наслаждения. Обессиленная, она упала мне на грудь, и лицо мое погрузилось в водопад ее волос.