Наутро проснулся. «Бодренько так. С собакой погулял. Еще пару бутылок взял — на всякий случай». Сетовал, что ради чистоты эксперимента не допил восьмую, отрубился.
До этого пил примерно лет тридцать. Заглотил рекорд, когда его лига почти вся либо зашитая, либо закопанная. На полном серьезе собирается прожить еще кучу лет. Тренируется. Развлекается. Перед моим приходом отрубался прямо на коврике. Бутылки 2–3 у него еще оставалось… Назавтра мы взяли еще 3 бутылки водки и что-то еще. Наверное, вина.
В 1990-е годы он чуть не стал замминистром образования. Его привели к главе администрации президента, он сказал все, что думает, и не стал замминистром. Но Юмашев ему понравился. Волошин потом — не очень. «Юмашев был человечнее, а Волошин прям как чиновник». До знакомства с Медведевым, Сурковым и прочими дело не дошло, и ему не жалко.
Два раза его лечили в алкоголической клинике друзья-олигархи. Последний раз его выгнали. «Вы больной, и вы всех заразите». Сказали ему, и выгнали из дорогой алкоголической клиники. Чтобы болел в другом месте. Правда, он пытался застелить кровать с медсестрой, медсестра проснулась, убежала. «Наверное, меня чем-то передознули, уж больно странные были глюки. Хотя приятные».
Ходит ли к нему белка на стрелку? Белка диктует, уверяет он. «Я стараюсь много не записывать, хотя мне видятся сразу куски текста… Что написал — издаю…».
Книги можно пощупать и почитать, некоторые есть у меня.
Метафоры
Мои любимые публицисты — Дмитрий Быков, Дмитрий Ольшанский, еще парочка — пишут о политике удивительно безответственно. Как будто там можно взять, попробовать, не получилось — попробовать еще раз (поэтому там, как в искусстве, должны канать красивые безумные идеи). У одного из них было про то, что Путин должен был в 2002 году сам пойти в «Норд-ост» пообщаться, а на Чечню направить ядерные ракеты, в логике «если что, умрем вместе». У другого про то, что прямая американская оккупация — «без прослойки в виде колониальной администрации и олигархата» — была бы для РФ большим благом.
Право слово, так нельзя.
Потом понял, как именно они пишут, и как именно я их читаю. Как одну сплошную метафору, отражающую не столь реальность и какие-то проекты о ней, сколь эмоциональную реакцию на реальность, как коррелят личного состояния, как данность определенного типа души — в социальной данности. И еще — они пишут о политике не с позиций политического мышления (там есть свои законы), но этики и эстетики. По сути, выходит рассказ о том, с позиций чего пишется: методология диктует контент. Речь как бы идет о политике, а она, по сути, о другом. О состоянии сознания в этой политике, что ли, причем не рефлектированного, но культурного.