И тогда Элизабет поняла, что она ничего не сможет ни сказать, ни сделать, чтобы заставить его изменить свое решение.
— Я вынуждена это понять, — ответила она. — Твое самопожертвование — одна из причин того, что я тебя полюбила.
— Значит, мы договорились не касаться больше этой темы?
Спорить было бесполезно.
— Что ж, если ты этого хочешь…
Амадо выпустил ее руку, откинул голову и снова закрыл глаза. Спустя несколько секунд он мягко произнес:
— А ничего, если мы закончим наш разговор утром?
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Она вспомнила о множестве случаев за последнее время, когда Амадо исчезал, о «встречах», которые он предположительно посещал, о поздних обедах с другими садоводами… Он просто, должно быть, отдыхал где-то, боясь потревожить ее.
— Я немного устал. День был трудным.
— Может быть, я посижу с тобой, тебе ведь нужна помощь.
— Нет-нет, у меня есть все, что мне нужно.
Элизабет встала, горло сжималось от сдерживаемых рыданий. Ему бы, конечно, не хотелось, чтобы она плакала.
— Извини меня, Амадо.
— Не извиняйся. Господь даже в этом был добр ко мне. Прежде чем дать мне понять, что я умираю, он подарил мне тебя.
Элизабет хотела сейчас только одного — Амадо не должен узнать, что она оказалась совсем не таким удачным приобретением, каким казалась ему. Он должен умереть спокойным. Она наклонилась и легко коснулась губами его лба.
— Я еще загляну проверить, как ты, прежде чем лягу спать.
— Я люблю тебя, Элизабет.
— Я тоже люблю тебя, Амадо.
И разве имело какое-нибудь значение, что ее любовь к своему мужу была не такой, которую воспевают поэты? Во всяком случае она больше не стояла перед необходимостью выбора — он был сделан за нее.
Наступила полночь, а Элизабет все мерила шагами свою спальню, изо всех сил стараясь сформулировать то, что ей следовало сказать Майклу. Она думала, стоит только сосредоточиться, и нужные слова сами к ней придут. Однако какая-то часть ее души шептала, что это вообще не ее дело — сообщать Майклу про болезнь Амадо. И как бы ни были несокрушимы ее аргументы, она не могла убедить себя, что может сохранить в тайне болезнь Амадо. Ведь он нуждался в любви Майкла так же сильно, как полагался на его мастерство.
Наконец Элизабет приняла решение: ничего хорошего от того, что она сообщит Майклу о болезни Амадо, не будет.
Молча выскользнув из парадной двери, она шагнула в густой туман, опустившийся по склону холма и плотно укутавший дома. Ее ноги уже готовы были ступить на крыльцо, но тут внутренний голос остановил ее, не позволив идти дальше. Ведь она могла дать Майклу так мало, а ночь, когда еще есть надежда, показалась ей удивительным даром. Она вернулась тем же путем сквозь туман и тихонько проскользнула в дом. У двери Амадо она приостановилась, чтобы прислушаться к его дыханию, а потом направилась в свою комнату.