"Моя тоска по родине" - подводил он нелестный для нашей мечты, нашего сусального "образа Hабокова", итог своим размышлениям в автобиографической книге "Другие берега" - "лишь своеобразная гипертрофия тоски по утраченному детству. ... Она впилась, эта тоска, в один небольшой уголок земли... дайте мне, на любом материке, лес, поле и воздух, напоминающие Петербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается. Каково было бы в самом деле увидеть опять Выру и Рождествено, мне трудно представить себе, несмотря на большой опыт". В семидесятые годы, в последнем романе "Гляди на арлекинов" он представил себе это "возвращение". Герой романа, наконец осуществляя свою и якобы набоковскую мечту, снова попадает в давно покинутое отечество, вспоминает, узнает мелкие, стершиеся за годы в памяти черты родного города. Казалось бы, все как было, почти как было. Hо вместе с тем что-то очевидно не так. Как-то утром в гостинице, проснувшись, он слышит разговор коридорного с горничной и вдруг, по интонации, по составу этого непоправимо изменившегося языка, понимает, что мечта обманула его. Эта страна, географически тождественная его родине, этот город, так знакомый ему, на самом деле гораздо дальше от нее, чем любое, самое удаленное государство на свете.
Мы не можем и не должны пытаться навязчиво и запоздало вернуть Hабокову родину. Ведь мы - вовсе не его родина, хотя и занимаем то же географическое пространство.
То, что называл родиной Hабоков в тридцатые годы, то, что называет Родиной вынужденно покинувший ее человек, безвозвратно уходило от него вместе со строфами стихотворения "К России":
Hавсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобой и во снах не сходиться,
отказаться от всяческих снов;
обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
все, что есть у меня, мой язык.
...............................
Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд,
поздно, поздно, никто не ответит,
и душа никому не простит.
Тем более, мы вовсе не его детство, в которое он, совершенно очевидно, никогда не собирался возвращаться. Дело в том, что Hабоков много, не меньше чем Пушкин или Достоевский, писал о безумцах и безумии, явном или скрытом. И он прекрасно знал, что попытка "вернуться домой в детство" - в конечном счете, та самая мечта, которую мы ему умиленно приписываем - самая короткая и накатанная дорога к сумасшествию, первый его симптом.
Так что не надо тешить себя иллюзиями, будто мы понимаем и принимаем Владимира Hабокова, знаем тайные струны его души. Мы не наем его, не знаем его души. И это не он потерял родину, а мы потеряли его, и не он к нам, а мы должны возвращаться к нему. И единственная оставленная нам возможность приблизиться к подлинному, а не выдуманному, воображенному нами Владимиру Hабокову, это осознать себя, нас, Россию - не более чем "тенью русской ветки" в конце абзаца, написанного на английском языке, а не его мечтой, его тайной, его родиной.