— Подумай об этом, — сказал Катберт. — Всю жизнь ты провел в монастырях. В двадцать один год ты был келарем. Ты уже четыре или пять лет приор небольшого монастыря, и ты преобразил его. Каждому ясно, что на тебе длань Божия.
Филип подобрал выскользнувшего угря и бросил его в бочку.
— Длань Божия на всех нас, — уклончиво произнес он. Предложение Катберта его несколько озадачило. Ему очень хотелось, чтобы в Кингсбридже был энергичный приор, но у него и в мыслях не было самому претендовать на эту роль. — По правде говоря, из меня получился бы лучший приор, чем из Ремигиуса, — добавил он задумчиво.
Катберт был доволен.
— Если ты в чем и виноват, так это только в том, что абсолютно невинен.
Филип таковым себя не считал.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты никогда не ищешь в людях низменных побуждений, как делает большинство из нас. Например, все в монастыре уже убеждены, что ты являешься претендентом и приехал сюда, чтобы домогаться их голосов.
— На каком основании они так считают? — возмущенно спросил Филип.
— А ты постарайся взглянуть на свое собственное поведение глазами людей, привыкших подозревать всех и вся. Ты прибыл в день смерти приора Джеймса, словно кто-то тайно известил тебя о ней.
— И как же, по их мнению, я все это подстроил?
— Они не знают, но они убеждены, что ты умнее их. — Катберт снова принялся потрошить угря. — И посмотри, что ты сегодня сделал. Едва приехав, ты распорядился вычистить конюшню. Затем навел порядок во время торжественной литургии, завел разговор о переводе молодого Уильяма Бови в свою обитель; когда всем известно, что перевод монахов из одного места в другое — это привилегия приора. Ты отнес брату Полю горячий камень, тем самым косвенно осудив Ремигиуса. И наконец, ты отдал на кухню божественный сыр, и все мы полакомились им после обеда, и, хотя никто не сказал, откуда он, каждый знает, что такой чудесный вкус может быть только у сыра из Святого-Иоанна-что-в-Лесу.
Филипа смутило, что его действия были столь превратно истолкованы.
— Все это мог сделать кто угодно.
— Кто угодно из старших монахов мог бы сделать что-нибудь одно, но ни один не сделал бы всего этого. Ты пришел и стал распоряжаться! По сути дела, ты уже начал преобразование монастыря. И конечно, Ремигиус и его присные уже сопротивляются. Поэтому-то ризничий Эндрю так и отчитал тебя в галерее.
— Ах вот в чем причина! А я-то не мог понять, что это на него нашло. — Филип в задумчивости полоскал угря. — И я полагаю, по этой же причине мне было отказано в обеде.
— Точно! Чтобы унизить тебя перед другими монахами. Однако я подозреваю, что эти действия возымели обратный результат: ни одно из порицаний не было оправданным, и тем не менее ты достойно принял их. Так что вид у тебя был настоящего праведника.