Женщина послала детей принести большие листья, которые можно было бы использовать в качестве тарелок, а Филип раскрыл свою переметную суму.
— Где находится твой монастырь, отец? — поинтересовался Том.
— В лесу. Отсюда один день пути на запад.
Женщина метнула на мужа многозначительный взгляд, а у Тома брови поползли вверх.
— Ты знаешь его? — спросил Филип.
Том почему-то выглядел смущенным.
— Должно быть, по дороге из Солсбери мы прошли недалеко от него, — ответил он.
— О да. Но он стоит в стороне от большой дороги и заметить его невозможно, если не искать специально.
— А-а, понятно, — пробормотал Том, но мысли его, казалось, были где-то совсем в другом месте.
— Скажите-ка мне вот что, — неожиданно сказал Филип, — не встретили ли вы на дороге женщину? Скорее всего, молодую… и, э-э, с младенцем?
— Нет, — ответил Том с безразличным видом, но Филип почувствовал, что это его очень интересует. — А почему ты спрашиваешь?
Филип улыбнулся:
— Могу рассказать. Вчера утром в лесу нашли ребенка и принесли в мою обитель. Он оказался мальчиком. Думаю, ему не было и дня от роду. Должно быть, ночью родился. Так что его мать, очевидно, была неподалеку от того места. В то же время и вы там были.
— Мы никого не видели, — снова сказал Том. — И что вы сделали с этим ребенком?
— Накормили его козьим молоком. Похоже, оно пришлось ему по вкусу.
И женщина, и ее муж внимательно смотрели на Филипа. «Да, — подумал он, — эта история не может не тронуть человеческое сердце». Минуту спустя Том спросил:
— И теперь вы ищете мать?
— О нет. Я просто так спросил. Если бы я ее встретил, конечно, я вернул бы ей ребенка. Но абсолютно ясно, что она сама этого не желает и постарается сделать так, чтобы ее не нашли.
— И что тогда будет с мальчиком?
— Мы вырастим его в нашей обители. Он будет сыном Божьим. Меня самого так воспитали и брата моего тоже. Наших родителей отняли у нас, когда мы были совсем маленькими, и с тех пор нашим отцом стал аббат, а нашей семьей — монахи. Они нас кормили, одевали, обували и учили грамоте.
— И вы оба стали монахами, — с оттенком иронии сказала женщина, как бы намекая на то, что монастырская добродетель в конечном счете всегда бывает движима корыстными интересами.
Филип обрадовался, что может ей возразить.
— Нет, мой брат покинул монашеский орден.
Вернулись дети, так и не найдя больших листьев — зимой это совсем не просто, — так что есть им пришлось без тарелок. Филип дал всем по куску хлеба и сыра. Они набросились на еду, словно голодные звери.
— В моей обители мы сами делаем этот сыр, — сказал Филип. — Он вкусный, когда молодой, как этот, но, если дать ему дойти, он станет еще лучше.