— М-мамочка, — промямлила я, — я т-только хотела ост-торожненько п-поиграть.
И, желая немножко разрядить ситуацию, принялась отряхивать грязную юбку.
— Ну чего тебе не хватает? — закричала мама. — У меня сил уже нет с тобой воевать!
Вот! Она со мной воевала — значит, я уже тогда считалась трудным ребенком!
Вцепившись в меня одной рукой, другой мама стала яростно выбивать пыль из моей одежды — так яростно, что я даже язык прикусила и чуть не завизжала! А потом она сволокла меня по лестнице вниз, втолкнула в кухню и заставила мыть посуду.
— Хватит слоняться из угла в угол — найди себе какое-нибудь занятие! А о чердаке забудь! Поняла?
Бабушка Эльжбета чистила картошку. Как только мама вышла, она тихонько спросила:
— Хочешь стать пианисткой?
Я кивнула. Споласкивая тарелки, попыталась представить себя на большой сцене, за роялем… Отзвучали последние аккорды, я встаю, кланяюсь… Все бешено хлопают, мне несут много-много цветов… В первом ряду сидят мои родители и со слезами на глазах смотрят то на бушующий зал, то на меня… Вижу, как они мной гордятся… Спускаюсь по ступенькам в зал, мы целуемся, публика аплодирует еще сильнее… «Прости меня, доченька, за тот чердак, — шепчет мне мама, — я была неправа… Я люблю тебя, маленькая моя…» Я так растрогалась, что и не заметила, как по щекам у меня потекли слезы…
Чудесный скрипач подарил мне детскую мечту, которой не суждено было исполниться… Играть на пианино я так и не научилась, но музыку из окна слушала каждое лето… Кроме того, сосед стал моей великой тайной… Когда подружки в школе начинали рассказывать про своих парней, я вспоминала его и глубокомысленно молчала… И ждала лета…
Я знала о нем все: когда он встает, когда завтракает, обедает и ужинает, видела, как сосредоточенно он читает, то и дело убирая со лба падающие на глаза волосы, видела, когда он уезжает в город и возвращается. А еще он частенько стоял в своей комнате у открытого окна и смотрел в небо.
Иногда его взгляд упирался прямо в грушу, на которой я сидела, спрятавшись среди листьев, и он, как мне казалось, подолгу на меня смотрел… В такие минуты я чувствовала себя очень странно: щеки горели, дышать становилось трудно… Я замирала, ослабев от страха, и молила всех богов, какие есть на свете, чтобы сделали меня невидимой. Тогда я не понимала, что на самом деле сосед меня не видит, и если он вдруг улыбался, словно подбадривая, меня охватывал такой беспредельный ужас, что я едва удерживалась на ветке.
А один раз, пару лет назад, когда я, как всегда по вечерам, сидела в темноте на дереве и наблюдала за комнатой скрипача, туда вошла его мама, включила свет, задернула шторы — и я поняла, что спектакль закончен, занавес опустился, зрителям пора слезать с груши. Стала спускаться — и тут вдруг шторы раздернулись снова! Я замерла. О боги! Скрипач стоял у окна и вглядывался в темноту. Он смотрел прямо на меня! Неужели он знает, что я там? А может, он все время это знал?