— Я хочу, чтобы вы поняли, — ответил герцог, — что это теперь ваш дом, и вы займете здесь такое место, как если бы вы были моей родной дочерью.
— Но я думала, у вас есть дочь! — удивленно воскликнула девушка, припомнив, как мать говорила ей о том, что у герцогини двое или трое детей.
— Моя дочь умерла.
— О! Простите! Мне очень жаль.
— Она умерла два года назад. Она была младше вас и никогда не отличалась крепким здоровьем.
В голосе герцога прозвучало что-то такое, что — девушка была уверена — он тяжело переживал смерть дочери.
— Мне очень, очень жаль, — повторила она опять. — Но ведь у вас еще остались дети?
— Да. Сын.
Леона как раз собиралась спросить, увидит ли она его в замке, когда герцог сказал:
— Ланч уже ждет нас, а я уверен, что вы проголодались после поездки.
— Вы правы, ваша светлость.
Говоря это, девушка вспомнила крики детей, которых выбрасывали из родного дома, и почувствовала, что кусок застрянет у нее в горле. Ей хотелось бы поговорить о них с герцогом, умолять его быть милосердным, просить, чтобы он отдал необходимые распоряжения и нашел бы для них другой, новый дом. Но когда они пришли, наконец, в обеденный зал, девушка почувствовала, что не знает, с чего начать. Она прекрасно понимала, что если только осмелится поднять эту тему, он тут же прервет ее, заставит замолчать, как сделал это в первый раз. Однако девушка говорила себе, что она не имеет права трусить. Рано или поздно она все равно должна поговорить с герцогом об этих выселениях.
За ланчем, во всяком случае, это все равно оказалось невозможным.
Леона ожидала, что они будут завтракать вдвоем с герцогом, однако, к своему удивлению, обнаружила, что в обеденном зале их уже ожидает множество гостей.
Зал был огромный, парадный, гораздо просторнее и роскошнее, чем в замке Керн; за столом могли свободно разместиться человек тридцать, если не больше.
За завтраком, правда, их было только восемь. Здесь были две престарелые кузины, которые постоянно жили в замке, сестра герцога, приехавшая навестить своего брата, двое соседей, приглашенных к ланчу, и священник из рыбацкой деревушки, расположенной в устье реки.
«Может быть, мне удастся поговорить со священником», — подумала Леона, когда ее представили ему.
Но за завтраком, когда они уже уселись за стол, девушка обнаружила, что священник явно и откровенно боится герцога и готов без возражений согласиться с чем угодно, что бы тому ни взбрело в голову сказать или сделать. У Леоны было такое чувство, что, если бы герцог оказался против, святой отец не предложил бы изгнанным семьям пристанища даже во дворе за церковью. Как бы ни болела у нее душа из-за случившегося утром, Леона понимала, что сейчас не имеет никакого смысла заговаривать об этом с герцогом, — она только вызовет его гнев и раздражение, но ничего не достигнет. Она помнила, какой яростью исказилось его лицо и как холодно звучал его голос, когда она впервые попробовала заговорить об этом.