Вскоре я сумела переехать из пансиона в собственную маленькую однокомнатную квартирку. Часами стояла перед зеркалом в ванной, слушая по радио «Битлз» и «Супримс» и пробуя на себе каждый совет косметолога из журнала «Севентин»: покупала щипчики, пемзу, бритвы, все оттенки теней, светлую помаду, лак и шиньоны. На свою кожу я тратила целое состояние. Но поскольку была девочкой не худенькой — по-моему, я и родилась с лишними двадцатью пятью фунтами, — у меня не хватало ни уверенности в себе, ни мужества носить весь этот шик на людях. Несмотря на то что окружающие часто называли меня хорошенькой, я считала себя жирной, непривлекательной и всячески сторонилась общества. Довольно грустный способ преуспеть в избранном виде деятельности — к сожалению, подобные девушки умеют становиться невидимками, если захотят, что успешно проделывают до сих пор. Или проделывали. Похоже, времена меняются.
Дважды меня ловили, и приходилось проводить ночь в изоляторах для несовершеннолетних. В те дни изоляторы Оклахомы больше напоминали детские дома, и «камера», в которой меня держали, была, собственно говоря, спальней в доме судьи, только с решетками на окне и замком на двери. Тут всегда пахло лизолом и жареным беконом, и вкус еды был примерно таким же. Кухарка судьи, весь день певшая церковные гимны и славившая Иисуса, неохотно приносила мне подносы с завтраком. И смотрела на меня сверху вниз, как на белое отребье, душу, не стоившую спасения. Думаю, в чем-то она была права, если не считать того, что ее поступки вряд ли можно было назвать христианскими.
Аресты меня не исправили. Я продолжала воровать, только вела себя куда осторожнее. Добычу закладывала, а на полученные денежки купила себе в подарок к шестнадцатилетию маленький желтый кабриолет «корвер». Мать я больше никогда не видела.
Свое искусство я практиковала каждую ночь и здорово наловчилась маскироваться, а также набила руку, тренируясь со стеклянными шариками, с которыми труднее управляться, чем с четвертаками, потому что они круглые и скользкие. И примерно такого же размера, как многие украшения.
По средам, в свой выходной, я надевала «рабочую одежду». Моим любимым прикидом были зеленая клетчатая юбка, белая блузка с круглым отложным воротничком, зеленый кардиган и двухцветные кожаные туфли: школьная униформа незабвенной Талсы. Иногда я заплетала косы или надевала очки с толстыми линзами, нахлобучивала на голову беретик и ждала поблизости от намеченного для грабежа магазинчика.
Сеть ювелирных магазинов Мэллори, разбросанных по всем штатам, имела прекрасный ассортимент и была самой легкодоступной мишенью для грабителей. Я претендовала на должность продавщицы и поэтому отправилась на собеседование с мистером Гомером Мэллори, у которого за письменным столом стоял флаг Конфедерации, а на стене висел портрет Дж. Ф. Кеннеди. В конце короткого собеседования он расписал, каким приобретением я буду для фирмы Мэллори, и заверил, что как только откроется вакансия, мне позвонят. Но не успела я выйти из офиса, как он заявил секретарше: