Так, стоп, кончаем рефлексировать. Гасим скорость. Кран шасси вниз до упора.
– Ноль шестнадцать! На траверзе, шасси выпустил, зеленые горят! Заход. Расчет с посадкой!
– Ноль шестнадцатый! Вас понял, заход разрешаю, четвёртый разворот доложите!
Ладно. Пока поехали в «третий»...
Опять щелкаю секундомером... Верчу голову направо... Где-то там ВПП... Ни черта не видно... Ладно, еду дальше. Двадцать секунд...
– Ноль шестнадцать! На четвертом!
– Ноль шестнадцатый! Вас понял. Удаление семь километров! Занимайте двести метров!
– Ноль шестнадцать! Снижаюсь двести!
Двести, так двести! Чуть штурвал от себя. Самолет послушно опускает нос. Стрелка на приборе медленно поползла влево.
Далеко впереди вспыхивает желтый круг. Дали прожектор. Между прочим, для полноты ощущения надо бы сесть точно в круг. Что мы, не асы что ли?! Внутренне как-то подбираюсь весь. Всегда так перед посадкой. И вроде ветра нет, но все равно, как-то собираешься весь, как перед прыжком.
– Ноль шестнадцать! На курсе, на глиссаде. Знаки, полосу наблюдаю, к посадке готов!
– Посадку разрешаю!
– Принял, разрешили!
Большое спасибо! Так... щиток... Рукоятку винта вперед до упора... И держим скорость... 160... Отлично!.. Гашу скорость, выравниваю машину.... Чуть приподнимаю нос.... Малый газ!... Ширк! Шасси основных стоек мягко касаются бетона... Тяну штурвал на себя... Скорость падает и передняя нога так же мягко тюкается о покрытие точно в центре слепящего светового пятна!.. Ай, да мы!
– Ноль шестнадцать! Посадка!
– Посадка в тридцать пять! Освобождение по первой!
Это значит, что полосу я должен освободить по первой «рулёжке». Ладно, как скажите. Нам, Чкаловым, хоть по первой, хоть по второй!
Убираю щиток. Выключаю часы. Качусь по полосе до «рулёжки» и аккуратно съезжаю с ВПП... Выключаю несколько «потребителей», открываю шторки жалюзей, и заруливаю на стоянку, точно на то место, откуда уходил.
Тормоз. Рукоятку газа вперед, назад, выключаю двигатель и закрываю шторки.
Всё, приехали. Ощущение, как будто выиграл чемпионат мира по шахматам в тяжелом весе.
Открываю дверцу, вылезаю из кабины и спрыгиваю на землю.
Тут же, конечно: «Как дела, как дела?». Инструктор, правда, стоит в сторонке, молча курит, хотя волнуется, конечно. Видно же.
Медленно достаю сигарету. Прикуриваю. Медленно же выпускаю дым изо рта. И лениво так, вроде бы небрежно, роняю: «Нормально!..».
Это было 15 лет назад. Зимой. В Луховицах.
Как будто вчера.
14 ноября 2009 г.
Я не люблю тесто. Оно не любит меня. Не знаю почему. У нас это взаимно. Я не знаю, что с ним делать, оно не понимает, что от него хотят. Мы не любим друг друга – я и тесто. Я приклеиваюсь к нему намертво. Оно присобачивается ко мне с той же силой. И мы не можем оторваться друг от друга. Это невозможно объяснить, но у меня в тесте оказываются не только руки и лицо, но и пальцы ног, хотя я в носках и в тапочках. Спина тоже в тесте. И стул, с очень чётким отпечаткам того, чем на этом стуле сидели. Хотя я не садился ни разу. Отмыться сам я не могу. Меня отмывает жена. Сначала меня, потом ванну, потом сантехника, который пришёл чистить ванну от теста. Это если просто тесто. Еще хуже, когда тесто дрожжевое. Я всё делаю точно по рецепту. Мука – по граммам, дрожжи – по крошечкам, вода – по каплям, температура в комнате – по долям градуса. Оно не просто выпирает из кастрюли сразу, оно извергается, как вулканическая лава. Оно истекает из кастрюли на плиту, потом на пол, потом начинает гоняться за мной по всей кухне. Причем в объемах многократно превышающих изначальный продукт. У меня не было столько муки! И воды столько не было! И кастрюлька была маленькая. Но оно выпирало оттуда, как в сказке о волшебном горшочке и, в результате, я оказывался по щиколотку в тесте и начинал орать, чтобы жена отмыла меня и кухню.