Но он уже не мог себя обманывать. С первой встречи он понял, что чувство его задето не юной девушкой, а более взрослой женщиной, с более глубоким характером. Он был ласков с первой и благодарен ей за отца; но дальше этого его чувства не шли. Что же касается Екатерины, то он знал, что они ушли далеко вперед. Процесс развития этого движения внезапно дошел до апогея, благодаря словам его отца. Он понял, что любит Екатерину.
Улетучиться из Женевы сейчас было особенно неприятно… Приходилось чуть ли не рвать сердечные струны. Но он на это решился, телеграфировал Роджерсу в Шамони, запасся местом в ближайшем утреннем дилижансе и уложил свой дорожный мешок и сумку. Ему было искренне жаль Фелицию. Ни один порядочный и честный мужчина не может не испытывать некоторой боли и смущения, когда узнает, что девушка напрасно отдала ему свое сердце.
— И подумать только, что я был настолько слеп и глуп, что ни разу даже не заподозрил этого? — воскликнул он, со злостью дернув ремни, которые лопнули и этим дали временно другое направление его мыслям.
— Я проходила мимо вас сегодня днем, и вы меня не заметили, — сказала ему Фелиция, когда они входили в столовую перед обедом. — Вы были в конторе дилижансов.
— Да, — ответил Рейн. — Я заказал для себя место в Шамони. Я собираюсь лазить по горам со знакомой оксфордской публикой.
— Когда вы едете?
— Завтра, — заявил Рейн. — Я рассчитываю пробыть там несколько недель.
Он не мог не заметить, как дрогнули ее губы, а в глазах мелькнуло разочарование. Он мысленно назвал себя бездушным за то, что говорил с ней так резко. Однако, он подавил в себе желание сказать ей несколько ободряющих слов о своем возвращении, которому многие мужчины поддались бы исключительно из ложно понятой мягкости, и воспользовался общей суматохой при размещении у стола, чтобы оставить ее и направиться на свое место на противоположном конце его.
Много новых постояльцев явилось за последние несколько дней в пансион. Разные случайные туристы, которых никто не знал, появлялись только к табльдоту, а затем немедленно исчезли. Если кто-нибудь справлялся о них, м-м Бокар отвечала:
— Oh, des Amepicains! — как будто это разъясняло все.
Кроме того, мистер Скоф, коммерсант, который поддался очарованию фрау Шульц, привел в этот вечер своего приятеля, который был проездом в Женеве. Вследствие особого его положения, как посетителя одного из ее гостей, м-м Бокар поместила его на верхнем конце стола между фрейлейн Клинкгард и госпожой Попеа, вместо того чтобы посадить его у конца, рядом с собою, куда усаживали вновь прибывших, и откуда они по правилам пансиона передвигались вверх в зависимости от продолжительности пребывания. В этот вечер за столом сидел двадцать один гость. Госпожа Бокар поворачивала к ним свое красное сияющее лицо, за улыбками скрывая сердитые повелительные взоры, которые она бросала постоянно на гарсона и его помощника. Воздух был полон разноязычного жужжания, среди которого выделялись громкие голоса старых солдат и резкий акцент американцев, оживленно делившихся впечатлениями от Шильонского замка. Однако, во главе стола, где собралась старая публика, было не так шумно. Мистер Четвинд и Фелиция молчали. Рейн тихо разговаривал с Екатериной об Америке, где она провела большую часть своей молодости. Она редко упоминала о некогда усыновившей ее национальности, предпочитая, чтобы ее считали англичанкой, но Рейн рассказывал о своих впечатлениях во время недавней поездки в Нью-Йорк, и ее замечания по поводу его критики были необходимы. Кругом них гвоздем разговора был венецианский праздник на озере. Фрау Шульц в преувеличенном виде рисовала его мистеру Скофу, который никогда на нем не бывал. Мистер Уэнлесс, седоватый загорелый господин средних лет, с лорнетом, и закрученными вверх усами, который, видно, исколесил весь свет, с пренебрежением относился к празднику, как к детской забаве, и в противовес ему среди общего гула описывал госпоже Попеа какой-то дикий танец. Этот пансионный обед как будто ничем не отличался от обычных. Сотни таких обедов имели вообще место в ту минуту по всей Швейцарии, и отличаются они друг от друга не больше, чем пассажиры двух лондонских омнибусов, едущих один за другим по одному и тому же маршруту. Однако, для многих из присутствовавших он остался памятным навсегда.