Рейн пододвинул стул к открытому окну. Так как комната находилась в самом верхнем этаже, у нее балкон заменяла чугунная решетка у окна. Он локтями оперся на решетку и посмотрел на знакомую улицу. Он возненавидел ее. Женева стала невыносима. Как только отцу его можно будет уехать, он отряхнет прах ее со своих ног. Полное насмешек письмо получилось сегодня утром от его оксфордской кузины миссис Монтейс. Одна или две фразы из него мелькнули в его уме. Собирается он привести с собою двух невест или половину?
— Какими возмутительно вульгарными могут по временам быть женщины! — воскликнул он с раздражением и нетерпеливо поднялся со стула, как бы желая изгнать из своей головы миссис Монтейс.
Он развернул измятое письмо Екатерины и вновь его внимательно прочел. Затем он сунул его в карман и решил пойти посидеть с отцом.
Но не успел он дойти до двери, как в нее постучали. Он отворил, и к своему изумлению увидел Фелицию.
— Вы… разве с моим отцом?..
— Нет. Мне надо поговорить с вами. Можно?
— Вы не боитесь зайти? Это не совсем осторожно.
Он держал перед ней дверь открытой, чтобы пропустить ее, затем запер и подошел к ней, спрашивая ее глазами, в чем дело. Фелиция стояла среди комнаты в своей любимой позе, с заложенными назад руками. Ее смуглое лицо горело, а полураскрытые тонкие губы слегка дрожали.
— Дело идет о Екатерине! — вырвалось у нее вдруг. — Позвольте мне высказаться, а то я не в силах буду сказать, что хочу. Со вчерашнего вечера… когда вы поцеловали меня… я думала, что могу придти к вам… как могла бы сестра… и потому, что у меня такое к вам чувство, я полагаю, что могу это вам сказать. Я только что была у Екатерины. Она уезжает сегодня вечером…
— Сразу? — спросил Рейн, ошеломленный таким быстрым темпом сменяющих друг друга событий.
— Да. Это вы ее гоните прочь!
— Я? О, нет.
— Почему же ей нужно уехать, Рейн? Скажите мне, разве ей это действительно нужно?
— Екатерина властна поступать, как ей угодно.
— Так что вас это не касается?
Она внимательно посмотрела на него влажными глазами. В тоне ее голоса слышалась страстная нотка, на которую чуткий Рейн счел себя обязанным отозваться.
— Что пользы в том, что меня это огорчает, если она, не говоря мне ни слова, уезжает по собственной инициативе?
— Но одно ваше слово заставит ее остаться.
— Что вы тут знаете? — оборвал он.
— Я знаю, что вы разбили ее сердце, — заявила Фелиция. — О! Зная ее… и любя ее… жестоко не простить.
— Дело тут не в прощении, — возразил Рейн, — разве она говорила вам, что я не желаю простить ее?
— Нет. Женщине не нужно этого говорить… она это знает и чувствует. Неужели женщине приходится вечно, вечно, вечно страдать! Почему мужчине не быть иногда великим и благородным… как Христос, который простил?