— Я начинаю его бояться, — пожаловалась Фифи. — Уймите его!
Говард и Катастрофа заманили Громилу в гостиную — поговорить. Тут непрерывно тренькало пианино, а телевизор, несмотря на то что к экрану было приколочено письмо Хатауэя, гремел музыкой, так что разговор никому не удалось бы подслушать. Из окна гостиной отлично видна была шайка Хинда, которая внимала блюзовой группе. Рыжий мальчишка больше не малевал «АРЧЕР» на стенах домов, наверно потому, что чистых стен уже не осталось. «Пожалуй, ко всему привыкаешь, — подумал Говард. — Сегодня я даже слышу сквозь шум».
— Знаете что, — сказал он Громиле, — вы взяли с Фифи неверное направление. Если вы и правда хотите ей понравиться, прикиньтесь, будто вам наплевать. Изобразите недотрогу, будьте с ней холодны, не показывайте, что вы к ней неровно дышите!
Громила шумно вздохнул. Это явно было то самое неровное дыхание.
— Не выйдет, — возразил он. — Какой уж там холод. Фифи все знает.
— Девушки такие странные и загадочные, — проникновенно объяснил Говард. — Скажи, Катастрофа?
— Я никакая не странная, — отрезала Катастрофа, — и ни в кого не втюрилась.
— Да мы не о тебе говорим! — рассердился Говард. — Честное слово, ты иногда такая эгоистка — ну вылитый Торкиль! Пуп земли, тоже мне!
Катастрофа надулась и некоторое время сосредоточенно ковыряла носком потертый уголок ковра.
— Фифи вас боится, потому что вы слишком пристально на нее смотрите, — терпеливо внушал Говард Громиле. — Вы попробуйте хоть изредка смотреть в другую сторону.
— Глаза сами притягиваются, — виновато объяснил Громила. — Больно красивая.
Говарда озарило.
— Да, но… вот Арчер — тот на Фифи вообще не смотрел. И как подействовало, вы заметили?
Плоды разъяснительной беседы не оправдали ожиданий Говарда. Остаток дня Громила старался не смотреть на Фифи. Когда она подходила ближе, Громила поворачивался к ней спиной.
— Что я ему сделала? — шепотом недоумевала Фифи.
Катастрофа же не стала мстить Говарду, а начала доказывать, что она вовсе не такая эгоистка, как Торкиль. Весь день она пугала всех своей добротой и услужливостью, даже Громилу.
Перед обедом мама обеспокоенно пощупала Катастрофе лоб и сказала:
— Ты не заболела, детка? Что-то ты в эти выходные тише мышки.
Говард попытался объяснить маме, что Катастрофа притихла, потому что обожает всевозможные передряги. Будничная жизнь угнетала Катастрофу и наводила на нее тоску, ей не хватало треволнений. Но мама не поверила и упорно подозревала, что Катастрофа заболевает.
Папа заявил:
— С меня хватит. Остается только поехать кататься на машине. Но вас, — он повернулся к Громиле, — я с собой брать не намерен. И бензин на вас тратить не хочу, и ножищи ваши в салон не влезут.