- А что там дальше в том дурацком стихотворении… - Строки медленно всплывали в памяти Мерона:
«…Нет жизни вечной.
Сосуд такой же пустотой
Наполнен безупречной,
Где щит и флаг -
Одно и то же,
Где львы резвятся у подножия
В игре беспечной…»
- Какие львы, при чём здесь львы? Подножие, подножие... - Жильбер уже не замечал, что разговаривает вслух. И вдруг, поднятый на ноги вспышкой догадки, осветившей кладовые памяти, офицер схватил факел, заглянул внутрь могилы и отодвинул в сторону полуистлевший плащ. Под тканью в самом дальнем углу саркофага Мерон увидел небольшую из серого мрамора плитку, на которой умелой рукой неизвестного мастера был вырезан рыцарский щит. А на нём, один над другим, резвились и улыбались в лицо офицеру три льва.
- Герб Фридриха! – выдохнул драгун.
Он привычно пустил сталь в дело и после незначительных усилий поддел плиту.
В глубокой квадратной дыре на боку лежал небольшой медный арабский кувшин. Примерно такие же Мерон видел в лавке старьёвщика, где он покупал кресало и трут.
Офицер осторожно потащил потускневшее медное сокровище наружу. Довольно широкое горло сосуда было запечатано маслянистым на ощупь составом. «…Такой же пустотой наполнен безупречной». Эти строки, казалось, впечатаны в память навсегда.
- «Похоже на смолу или воск…» - Жильбер стал ковырять отверстие, но воска было так много, что он, потеряв терпение, схватил факел, перевернул кувшин и стал пламенем греть тонкие медные стенки, держа сосуд за горлышко краем плаща. Через несколько минут содержимое сосуда сначала по капле, а потом тонкой вязкой струйкой стало вытекать на пол.
- «Вот она - пустота, о которой писал Фридрих».
Внутри что-то звякнуло, и взгляду искателя реликвий открылся острый конец железного лезвия. Блестящая кромка наконечника скользнула вдоль пальца драгуна. Он вздрогнул от боли. Капля крови упала на жёлтое пятно остывающего воска у его сапог.
Звонарь проснулся с рассветом, выпил стакан козьего молока и пошёл готовить колокол к первому удару.
«Именно первый удар очень важен для того, чтобы понять, как начнёт день город. Выйдет легковесным и тонким – значит, время, отпущенное сегодня Господом добрым католикам, пройдёт всуе, и все дела, предписанные свыше, останутся лишь благими намерениями. К вечерне народ, конечно, спохватится, но лень и душевная слабость повлекут их в таверны, потратить отложенные для пожертвований деньги на вино, дабы провести такой же ленивый и легкомысленный вечер в праздных разговорах.
Если соединить мысль и силу в одно целое и ударить чуть громче, величественней - то звон отзовётся в пустых после сна головах призывом отдать утро доброй молитве и позаботиться на день о хлебе насущном своим детям и жёнам. Появятся благочестивые мысли о заработке, часть которого нужно отложить на чёрный день и на свечи святым угодникам. А ещё… пару мелких монет бросить в церковную кружку, из которой перепадёт и мне, скромному создателю хорошего удара в благословенный большой колокол кафедрального собора Палермо».