«Если Фридрих вышел тайно, не прилюдно, да ещё рано утром - не всё так просто для него. Значит, он хочет сохранить occultum[133]. Скрыть от всех этих детей греха своё явление в народ», - звонарь в раздумье почесал лысый затылок. - С них станется, распнут, как Иисуса или сожгут, как несчастного неаполитанца Бруно, - ворчал сицилиец. - Господи, когда же это было? Прадед рассказывал, что случилась вся эта дурно пахнувшая история с Джорджио лет этак сто назад. Старик наш на память свою никогда не жаловался. Зима, говорил, была в тот год лютая. Виноградники вымерзли, и пришлось их вырубить под корень. Тогда на площадях перед церквями всем любопытным читали il foglietto illustrativo[134] инквизиции с перечислением греховных деяний бедного ловца звёзд. А малый ведь оказался прав! Вселенная такая огромная, что до Бога достучаться вряд ли у кого получится. Слишком уж он далеко от грешной Земли.
«Что же делать мне со всем этим?» – звонарь в нерешительности посмотрел на открытую могилу и, поколебавшись в сомнениях пару минут, решился.
- Тайна, так тайна. Надо уважать желания святых. Приберусь-ка я здесь - и концы в море, - бормотал себе под нос старик, направляясь в кладовку за лопатой.
Он быстро навёл порядок вокруг гробницы, собрал в кучу полуистлевшие тряпки, завернул их в свой большой шейный платок и взялся за надгробную плиту. Поднатужившись, звонарь поставил её на место и перевёл дух.
«Есть ещё силы, не зря качаю каждое утро колокол!»
С осознанием хорошо сделанной работы и выполненного долга старик похлопал себя по одежде, стряхивая крошки песка, взял узел с мусором и, не торопясь, распираемый чувством обладания тайной, пошёл домой.
А в это время в старом норманнском королевском дворце началась суета. Управляющий проснулся с первым непривычно тревожным ударом соборного колокола и вдруг услышал, как во дворе слишком рано и для него, и для австрийцев зазвучали команды, заржали лошади, зазвенели уздечки и стремена. Доносились голоса. Кто-то тихо успокаивал нервных животных. Он выглянул в окно.
Драгуны! Одни торопливо укладывали седельные сумки. Другие выкатывали во двор повозки и грузили на них scatoli, casseti[135], свёртки, прикрывая сверху сеном и увязывая груз верёвками. Солдаты тихо ворчали, чувствуя, что останутся сегодня без завтрака.
В центре всей этой суеты в чёрном грязном плаще стоял сеньор Жильберто и подгонял служивых недовольными окриками.
- Святая дева Мария! Что ещё случилось с этим беспокойным юношей? Какая муха - или, не дай бог, комар - его укусили?
Пока старик одевался и приводил себя в порядок, во дворе множились: топот копыт о каменные плиты, лязг оружия, громкие команды и, наконец, послышался удаляющийся скрип повозок. Постепенно всё стихло. Когда capoufficio вышел в патио, за ворота выезжала последняя телега, сопровождаемая арьергардом австрийцев.