Мерон, не отрывая глаз, следил за перемещениями караульного на крыльце. Второй часовой давно сидел у колодца и, похоже, дремал. Солдат держался прямо, привычно положив руки на толстое цевьё ружья в месте крепления к стволу длинного штыка. Подбородок упирался в руки.
- Идеальная поза для чуткого сна. Ветераны, конечно, хороши, но не настолько. Интересно, много ли охраны внутри дома?
Слева раздался шорох. Подполз Андре.
- Сзади есть два открытых окна. Одно – в большой горнице. Там, похоже, спит Бонапарт. Маленькая плотная фигура накрыта серым сюртуком. При свете лампады я рассмотрел небольшой сундучок. В комнате поменьше расположились адъютанты. Под окнами – всего один караульный. Просто стоит, прислонившись к стене. Что ты на это скажешь?
- Слишком опасно.
- Отец! Или сегодня - или никогда. Мы – в трёх днях пути от Москвы. Посмотри на горизонт. Это отблеск пламени горящего Смоленска. Канонады давно не слышно. Значит, город взят. Решайся!
- Ты прав.
Они медленно отползли в сторону.
- Значит, так - я снимаю часового. Ты – осторожно влезаешь в окно. Сапоги оставь здесь, пойдёшь босиком. В сундучке лежит, скорее всего, то, что нам нужно. Постарайся осторожно открыть его и проверить.
Генерал ободряюще похлопал сына по плечу.
Сняв сапоги, они бесшумно обошли дом и, прячась в густой тени деревьев, подкрались к часовому.
Андре остался у окна и прислушался. Из дома доносился тихий тонкий храп.
Генерал выпрямился. В руке сверкнул нож, обводя по дуге горло часового. Одновременно левой рукой был зажат тихий вскрик солдата. Стон утонул в широкой ладони уланского офицера. Рукав мундира мгновенно намок от крови, толчками выходящей из перерезанных артерий француза. Ноги часового подкосились, и он медленно стал опускаться на землю. Генерал, повторяя его движение, сполз по стене вместе с телом несчастного. Мерон ободряюще кивнул Андре. Тот исчез в чёрном проёме окна.
В комнате ничего не изменилось. Наполеон спал, отвернувшись к стене. Лампада под иконой давала достаточно света, и Андре, крадучись, пошёл к сундучку, накрытому топографической картой.
Скрипнула половица. Тихо щёлкнула пружина карманных часов, лежавших на столе. Андре не дышал. Наполеон перевернулся на спину.
«А ведь я могу его убить. И война кончится», – подумал юноша. Он смотрел на бледное лицо императора, на мешки усталости под прикрытыми веками, на приоткрытый рот с капелькой слюны в уголке губ.
«Нет, зарезать великого императора, как курицу - не по мне. Он – воин, а воины умирают на полях сражений. Я оставлю его судьбе и воле Господа».