Бросились искать, отодвинули стулья и диван, подняли ковер, сам Жуковский, как маленький, ползал на коленях.
Но колечко как в воду кануло.
Надо же: кинжал со смертельным проклятием не пропал, а серебряный оберег исчез.
Все молчали, посчитав этот случай скверным предзнаменованием.
Лишь Наталья Николаевна постаралась утешить:
— Ах, не придавайте значения этим глупостям. Суеверия — отголоски язычества.
Михаил заметил:
— Да, но Александр Сергеевич верил в приметы.
— Чем весьма всех смешил. До абсурда доходило: он загадывал числа и раскладывал карты, обращал внимание, правой лапкой умывается кот или левой… Что с того? Все равно судьба его не помиловала. Ибо Бог решает.
— Но приметы суть проявления Божественной воли. В мире все Божественно, ибо все разумно. Комбинации цифр разумны — стало быть, Божественны. Сочетания небесных светил также сообщают нам о воле Всевышнего — это неслучайно. Просто кто-то умеет и хочет пользоваться этим, а кто-то нет. Дело в вере.
Гости начали спорить о приметах, знамениях, приходящих к нам из мира Вечности. Лермонтов подсел к Милли, заглянул ей с тоской в глаза.
— Вот ведь как случилось. Неудачи меня преследуют.
Она сказала взволнованно:
— Ах, зачем вы решились на дуэль с тем французиком? Ничего не доказали, только хуже сделали.
— Я не мог не защитить честь дамы.
Графиня глянула гневно.
— Вы, сознайтесь, волочились за ней?
Он оправдываться не стал.
— Да, был грех. Вы оставили меня и уехали. Я пытался клином выбить клин.
— Получилось?
— Нет.
— А Додо говорила, что она вам пишет из-за границы.
— Пишет, правда. Я не отвечаю.
— До поры, до времени? Все поэты ветрены: я уехала, Мэри подвернулась — вы утешились ею. Мэри потом уехала, я приехала — вы теперь любезничаете со мной. Надо определиться, сударь, кто вам больше дорог.
Михаил слегка улыбнулся.
— Что ж определяться? Мне дано сорок восемь часов, из которых пятнадцать уже прошли. Скоро я уеду. И разлука расставит все по своим местам: маленькую любовь погасит, а большую раздует. Там посмотрим, коли не убьют.
Мусина-Пушкина взяла его за руку.
— Ах, не говорите сегодня о смерти. Говорить о ней накануне отъезда — скверно.
— У меня скверные предчувствия.
— Вы обязаны выжить. Вы должны вернуться. Ради нашей с вами любви. Ради Маши в конце концов!
— Ради Маши… — Он склонился и поцеловал ей запястье. — Поцелуйте ее от меня. Коли сам поцеловать не сумею.
— Вы должны суметь. Потому что вы сильный.
— Постараюсь, Милли.
— Постарайся, Миша.
Чай пили в невеселом расположении духа. Лермонтов молчал, глядя в чашку. Потом вдруг расхохотался, начал всех смешить и читать юмористические стихи, но внезапно вскочил и выбежал из комнаты.