Макс злится на меня, потому что я слишком долго проболтал с Грэм. Вообще-то, он не знает, что я болтал с Грэм, знает только, что меня не было рядом с ним, и злится. По-моему, это хорошо. Я всегда нервничаю, если не вижу Макса какое-то время. Но если он на меня злится за то, что меня долго не было рядом, значит он обо мне думает и ему меня не хватает.
— Мне надо было пописать, а тебя не было, чтобы посмотреть, занята кабинка или нет, — говорит Макс. — Мне пришлось стучать в дверь.
Сейчас мы едем в автобусе домой. Макс пригнулся и разговаривает со мной шепотом, чтобы другие дети не заметили. Но они замечают. Они всегда это замечают. Макс не видит того, что видят другие дети, а я могу. Я вижу лес за деревьями.
— Мне надо было пописать, а тебя не было, — снова говорит Макс.
Если Максу не отвечать, он всегда повторяет, потому что ему, чтобы говорить дальше, нужно услышать ответ. Только Макс не всегда правильно задает вопросы. Чаще он просто скажет что-нибудь и думает, что все поняли, что это вопрос. Если ему приходится повторить сказанное раза три-четыре, он по-настоящему огорчается. Мне ему никогда не надо повторять, а вот учителям и папе — приходится. Иногда он из-за этого зависает.
— Я был в классе у Томми, — говорю я. — Пытался понять, что он планирует. Я хотел убедиться, что он не готовит месть на этой неделе.
— Ты шпионил, — говорит Макс.
Я понимаю, что это тоже вопрос, хотя на слух вроде бы и нет.
— Да, — говорю я, — я шпионил.
— Хорошо, — говорит Макс, но, похоже, он все еще немного злится.
Я не сказал Максу, что был с Грэм, потому что не хочу, чтобы он знал о том, что существуют другие воображаемые друзья. Пока Макс считает, что я единственный во всем мире воображаемый друг, он думает, что я особенный. Он думает, что таких, как я, нет. По-моему, это хорошо.
Это помогает мне держаться.
Но если Макс узнает, что есть и другие воображаемые друзья, он, когда на меня разозлится, может обо мне забыть и придумать нового воображаемого друга. А я тогда бы исчез, как сейчас исчезает Грэм.
Вранье мне далось тяжело, потому что я сам хотел рассказать про Грэм. Сначала я думал, он сможет помочь. Думал, что он может подкинуть хорошую идею, потому что Макс очень толковый. Или он мог бы помочь нам решить одну из проблем Меган, например, как научить ее завязывать шнурки, а потом сказал бы ей, что это была идея Грэм, так что Меган бы поняла, кого благодарить.
А сейчас я хочу рассказать про Грэм, потому что мне страшно. Я боюсь потерять друга, и мне не с кем об этом поговорить. Наверное, я мог бы поговорить с Паппи, но я не очень хорошо его знаю, во всяком случае не так хорошо, как Макса или Грэм. И даже если бы Паппи умел говорить, о таких вещах говорить с собакой как-то странно. Макс — мой друг, это с ним мы должны разговаривать, когда мне грустно или страшно. Но я не могу.