Что ж, теперь, продолжал он спрашивать себя, ему надо быть благодарным ей за это? Возможно. Но это все потом. Сейчас он чересчур устал. Ему хочется лишь хорошенько выспаться…
Закончив пить, Брайан, поддерживаемый заботливыми руками Рэйчел, откинул голову на подушку.
— Вот, — произнесла она, — возьмите. Это было на вас, когда вы к нам поступили. — И она положила ему на ладонь что-то холодное, металлическое. Медаль Святого Кристофера. Ее дала ему Роза, когда он уезжал во Вьетнам. Он надел ее тогда же — и забыл. — Я сняла ее и сохранила. Думала, что вам она… понадобится.
— Спасибо, — поблагодарил Брайан, сжимая медаль в руке.
Он попытался представить Розино лицо, но не смог. Единственное, что ему вспомнилось, так это снимок, который он постоянно таскал в своем портмоне. Брайан сделал его прошлой зимой на Кони-Айленде. Погода тогда стояла чудесная. Они весь день провели вместе. У «Натана» поглощали сосиски и жареные креветки; бродили по безлюдному деревянному настилу, по которому, кроме них, гулял только ветер. Им казалось, что они одни в целом свете. В конце прогулки они даже умудрились обморозить пальцы — перчатки не спасали от холода. Тогда он и сфотографировал Розу: она стояла на фоне какого-то заколоченного на зиму аттракциона — немного скованная, с развевающимися на ветру черными волосами, то и дело норовившими попасть ей в глаза, раскрасневшаяся, с улыбкой, такой неуверенной, словно она не вполне осознавала реальность своего счастья и боялась, что оно вот-вот куда-то улетит.
«Роза, дорогая! Ты что, не знаешь: со мной тебе ничего не грозит? Неужели тебе это не ясно?» — хотелось ему мысленно спросить ее.
— А сейчас засыпайте, — произнес голос Рэйчел. — Я вернусь, когда вы как следует отдохнете. Пока что я не жду никакого чуда. Вам столько пришлось пережить.
Неожиданно он почувствовал, что не хочет, чтобы она уходила.
— Пожалуйста, — прошептал Брайан, — посидите со мной, пока я не засну. Ну еще несколько минут?
Улыбнувшись, она присела на край кровати и легко коснулась пальцами его запястья. Его рука была вся забинтована, а там, где торчала игла для внутривенного вливания, еще к тому же и обмотана клейким скотчем — как раз над костяшками пальцев. Но ему было все равно приятно ощутить ее прикосновение.
— Я останусь здесь столько, сколько вы хотите, — отозвалась она.
Через неделю Брайан уже мог сидеть на койке. Подушка на коленях выполняла роль откидного столика, на который он клал свой видавший виды перекидной блокнот. Рука у него дрожала с непривычки: прошло уже столько времени с тех пор, как пальцы Брайана в последний раз держали перо. Да и сидеть все эти последние недели ему приходилось разве что на судне. Но как только он принялся писать в блокноте, слова полились сами собой.