— Святой отец, — заставила она себя наконец выговорить, — я предавалась… блуду.
Силуэт падре за ширмой слегка качнулся, потом надвинулся на нее.
Неужели с ним сейчас случится сердечный приступ? И это-то и будет Божьим наказанием? Господь поразит священника… как раньше поразил ее мать?
Падре оглушительно кашлянул — в тесном закутке это прозвучало подобно раскату грома.
— Дитя мое… — просипел он. — Да понимаешь ли ты сама, что говоришь?
Благодарение Господу, он еще жив! Розе представилось его розовое лицо состарившегося херувима, весь ужас, который падре должен был сейчас испытывать. Как бы ей хотелось вернуть слетевшие с губ слова, стереть, перечеркнуть совершенный ею грех. Но теперь было слишком поздно.
— Да, святой отец, — заставила она себя пробормотать сквозь зажимающие рот пальцы.
Жгучий стыд волной накатил на нее. Но странное дело, стыд непостижимым образом помогал ей очиститься — нечто подобное Роза испытывала, когда ей приходилось принимать отвратительно холодный душ, поскольку Мария уже использовала всю горячую воду: сперва дрожишь и у тебя зуб на зуб не попадает, но зато потом все тело приятно горит и покалывает. Сердце ее перестало колотиться как безумное. Она решилась! Призналась и попросила у Бога прощения! Теперь, пожалуй, Отец Небесный может ограничиться лишь минимальным наказанием. Ну, скажем, растяжение лодыжки, а не автомобильная катастрофа, после которой она осталась бы инвалидом на всю жизнь, два дня жесточайшего гриппа, но все-таки не лейкемия!
— Ты абсолютно уверена в этом, дитя мое? — шепот падре напоминал дрожание струны.
— Да, святой отец.
— И ты совершила этот… — падре прокашлялся, — хм-м… акт не единожды?
— Нет, падре, только один раз, — голос Розы завибрировал.
По ее лицу текли струйки пота, скользили по телу и, казалось, вот-вот затопят всю исповедальню. Еще никогда Роза не чувствовала себя такой беззащитной. Почти голой. Еще один вопрос падре — и она не выдержит, рухнет замертво.
К счастью, отец Донахью, словно поняв ее состояние, забормотал слова своей обычной литании: со стороны казалось, словно он причитает по покойнику и тихо постанывает.
Боже, неужели он больше не задаст ей никаких вопросов? И даже выговаривать не будет?
Сквозь решетку она видела его неясный силуэт: вот падре перекрестился, давая понять, что все кончилось.
«Слава тебе, Господи, все будет хорошо… вернее, не так ужасно, как представлялось. В виде наказания надо пятнадцать раз прочесть «Аве Мария», затем тридцать раз «Отче наш». Столько еще никогда не приходилось читать. Ну, ничего. Как-нибудь справлюсь. Уйдет, конечно, много времени, но это не страшно. А к боли в коленках мне не привыкать…»