Но тупой.
"Если б Ваню вместо Колчака в Верховные правители выдвинули — за ним бы все пошли, — размышлял иногда Граевский. — А Колчак — и чего? Фамилия басурманская. Русские за кого в 1613-ом году голосовали? За Романова. А Соловьёв чем хуже? Сейчас спасители России кто: Унгерн фон Штернберг, барон Врангель и Дитерихс Пойдёт народ за ними? Да ни в жизнь. Он лучше Ленина выберет. И выбрал".
Обстановка меж тем накалялась. Прислали каких-то чекистов из центра. Они лютовать начали, стреляли всех, кого ни попадя, стараясь на Соловьёва выйти. Нагнали красноармейцев, только вчера винтовки увидавших, на "борьбу с бандитизмом". Убивали их пачками, конечно, но меньше не становилось. И стало понятно Граевскому, что долго так продолжаться не может. Победили в стране Ленин-Троцкий, а значит, ему, штабс-капитану Граевскому, здесь делать нечего: пора уходить.
Как будто прочитав мысли батьки Грая, вызвал его однажды Соловьёв.
— Удрать хочешь? — не поднимая головы от стола, на котором, кроме стакана чая, не было ничего интересного, поинтересовался он.
— Уйти хочу, — честно признался Граевский.
— И правильно, — согласился Соловьёв. — Не сегодня-завтра нам всем край. Сила сейчас у красных. Мог бы — сам бы удрал. Но не могу. Если я сбегу, народ вообще веру потеряет. А убьют меня — так хоть что-то у кого-то в душе, да останется. А ты уходи. И ребят своих забирай. — Соловьёв закурил, но сразу же затушил папиросу. — И не только ребят.
Атаман ещё минуту помолчал, отхлебнул чаю из стакана в серебряном с императорскими вензелями подстаканнике и продолжил:
— Награбили мы много. Очень много. Ты, атаман, не знаешь всего, а я ведь полмира купить могу сейчас, только зачем? Если я сейчас в избе сижу и чай пью, так это только потому, что нравится мне это и человек я такой — не могу по-другому. А ты, Грай, можешь. Поэтому, — голос Соловьёва окреп, — сейчас ты уйдёшь отсюда и отправишься к моему казначею Абрашке-жиду — он в курсе. Абрашка выдаст тебе, что причитается. Половину можешь потратить на себя и своих людей: всем хватит. А вторую завещаю потратить на дело борьбы с красной заразой. Сделаешь?
Граевский пожевал губами.
— Я-то сделаю.… А почему ты веришь мне? Может, обману?
Соловьёв ухмыльнулся:
— А я и не верю. Только ведь ты не один такой. Разные люди с нашим золотом в разные стороны пойдут, не может быть, чтоб среди них ни одного честного не оказалось. А если выйдет так, что никто за Россию не постоит, не захочет, тогда и жить-то зачем? Зачем мы все жили?
Тогда с Граевским ушло шестнадцать человек. Сейчас, считая самого штабс-капитана, осталось только семеро. Кто-то погиб в неизбежных стычках с наводнившими тайгу, как клопы матрас, красными. Лёня Евграфов просто утонул, когда полез купаться, а казак Сергей Варфоломеев подхватил какую-то непонятную заразу, от которой сгорел за день (закопали его в тайге, поставив простой, наскоро срубленный крест без имени и фамилии). Был ещё Фёдор Крылатов, который надумал ночью наложить лапу на казну и убежать с ней к себе, куда-то в Самарскую губернию. Его Граевский собственноручно пристрелил и хоронить запретил: собака и гнить должна по-собачьи, а не по-людски.