Дэви открыл было рот, готовясь опять что-то заметить по этому поводу, но, видя, что с дядей Мэтью сейчас шутки плохи, передумал.
— Хорошо, милый Мэтью, — сказал он грустно, — ты мне покажешь, как это делается.
Однако не успел дядя Мэтью отвернуться, как он ударился в громкие причитанья:
— Нет, слушайте, что за свинство со стороны Мэтью — настаивать, чтобы Аладдин был взорван! Ему-то хорошо, его убьют, но мог бы немножко и о нас подумать!
— А мне казалось, ты собираешься принять таблетки, сначала белую, потом черную, — сказала Линда.
— Эмили не одобряет эту идею, и я решил, что приму их лишь в том случае, если меня заберут, но теперь — не знаю. Мэтью утверждает, что немецкой армии придется нас кормить, но он знает не хуже моего, что если чем и будут, а это еще большой вопрос, так одним крахмалом — снова все та же миссис Бичер, только еще ужасней, — а у меня крахмал не усваивается, особенно в зимние месяцы. Безобразие какое! Возмутительный тип этот Мэтью, ни с кем не желает считаться!
— Ну а мы как, Дэви? — сказала Линда. — Всех нас ждет одинаковая участь, но мы же почему-то не ропщем.
— Няня — будет, — сказала Луиза, фыркнув, что явно означало: «И я в этом солидарна с няней».
— Няня! У нее свои представления о жизни, — сказала Линда. — Ну а мы ведь, кажется, должны понимать, за что воюем, и я лично считаю, что Пуля совершенно прав. А уж если я так считаю, в моем нынешнем положении…
— Оставь, о вас-то позаботятся, — с горечью возразил Дэви, — о беременных женщинах всегда заботятся. Увидишь, витаминами завалят из Америки, и тому подобное. Вот обо мне никто не побеспокоится, а у меня такое хрупкое здоровье, мне противопоказано, чтобы меня кормила немецкая армия, станут они разбираться в моем пищеварении! Знаю я этих немцев!
— Ты всегда говорил, что никто так не разбирается в твоем пищеварении, как доктор Мейерштейн.
— О чем ты, Линда? Что они, сбросят тебе на Алконли доктора Мейерштейна? Ты же прекрасно знаешь, он сколько лет как сидит в концлагере! Да нет, придется, видно, примириться с мыслью о медленной смерти — не слишком радужная перспектива, сказать по совести.
После этого Линда отвела в сторону дядю Мэтью и заставила его показать, как взорвать Аладдина.
— У Дэви к этому не очень лежит душа, — объяснила она, — а телом он и подавно слаб.
Некоторое время потом в отношениях Линды и Дэви сквозил легкий холодок; каждый считал, что другой повел себя в высшей степени неразумно. Но это быстро кончилось. Они слишком любили друг друга (Дэви, я уверена, вообще никого на свете так не любил, как Линду) — притом, как справедливо заключила тетя Сейди: «Кто знает, может статься, и не возникнет нужда идти на такие крайности».